В результате культурных войн все радикально изменилось. Вместо объективности мы получили «интерсубъективность», иными словами, консенсус. Истины, значения, факты и ценности рассматриваются теперь как предметы договоренности. Любопытно, однако, что этот неотесанный субъективизм сопровождается решительной цензурой. Те, кто ставит консенсус на место истины, очень скоро начинают отличать истинный консенсус от ложного. И неизбежно настоящий консенсус «левый». На вопрос, почему же это так, я и пытаюсь ответить в этой книге.
Таким же образом и «мы» Рорти строго исключает всех консерваторов, традиционалистов и реакционеров. Только либералы могут к нему принадлежать. Точно так же лишь феминистки, радикалы, гей-активисты и противники авторитаризма смогут ощутить преимущества деконструкции, оппоненты власти – использовать методы морального саботажа Фуко, а «мультикультуралисты» – извлечь пользу из критики Саидом ценностей Просвещения. Неизбежный вывод заключается в том, что субъективность, относительность и иррационализм пропагандируются не для того, чтобы допускать все точки зрения, а именно для того, чтобы исключать мнения людей, которые верят в старые авторитеты и объективные истины. Таков короткий путь к новой культурной гегемонии по Грамши: не отстаивать новую культуру как замену старой, а показать, что обе не имеют оснований, так что, кроме политической лояльности, больше ничего не остается.
Поэтому почти все, кто поддерживают релятивистские «методы», введенные в гуманитарные науки Фуко, Деррида и Рорти, являются ярыми приверженцами кодекса политкорректности, любое отступление от которого осуждается абсолютно и бескомпромиссно. Релятивистская теория существует для поддержания абсолютистской доктрины. Поэтому нас не должно удивлять крайнее замешательство, охватившее лагерь деконструкции, когда обнаружилось, что один из главных проповедников этих идей, Поль де Ман, когда-то симпатизировал нацистам. Очевидно, абсурдно предполагать, что такой же переполох наступил бы, если бы открылось, что Полю де Ману довелось быть коммунистом. Даже если бы он оказался замешанным в каком-либо из тяжелейших коммунистических преступлений. В таком случае ему оказали бы такой же душевный прием, как и Лукачу, Мерло-Понти и Сартру. Насилие над смыслом, предпринятое деконструктивистами, не затрагивает «наши» смыслы, которые остаются такими, какими были: радикальными, эгалитарными и трансгрессивными. Это нападение на «их» смыслы, заключенные в традиции художественного мышления и передаваемые из поколения в поколение при помощи старых форм учености.