. Постепенно рабочие пришли к пониманию того, что смогут ее получить, только усилив свою переговорную позицию. Ответ состоит не в государственной собственности на промышленные предприятия, а в объединении рабочих в профсоюзы. Как стало ясно впоследствии, профсоюзы продвигают интересы своих членов только там, где заработная плата является рыночной ценой труда. Другими словами, только в свободной («капиталистической») экономике.
Этот момент возвращает нас к Хобсбауму и марксистской теории класса. В завершение анализа Томпсон описывает английский рабочий класс как коллективного субъекта, который делает что-то, выступает против чего-то, с чем-то борется и может в этом преуспеть или потерпеть неудачу. В другом месте (в статье «Особенности английского языка» из сборника «Нищета теории» [Thompson, 1978b]) Томпсон выражает здоровый скептицизм по поводу этого антропоморфного ви дения исторических процессов, прочно обосновавшегося в марксистских теориях «классовой борьбы». Но прибегать к нему как к «метафоре», как характеризует его Томпсон, – по-прежнему означает навязывать то, что может оказаться неправдой. В истории определенно присутствуют коллективные субъекты, которые действуют как «мы» и обладают общностью целей. Важный консервативный тезис состоит в том, что классов среди них нет.
Что же тогда объединяет людей в «мы»? Что позволяет им собрать свои силы воедино, ощущая общность судеб и интересов? Как ясно показывает Томпсон, наибольшее значение имеют именно те черты, которые не являются частью «материальных» условий: язык, религия, обычай, ассоциация и традиции политического порядка, – словом, все те силы, которые объединяют конкурирующих индивидов на основе разделяемой национальной идентичности. Определять рабочий класс как актора, пусть даже «метафорического», – значит игнорировать истинную роль национального самосознания как подлинного проводника перемен.
Сентиментализация пролетариата была неотъемлемой частью лейбористской историографии, и Томпсон не мог противиться этой тенденции. Он считал себя принадлежащим великому делу освобождения, которое связало бы его с рабочими узами признательности. Эта цель, сблизившая его с Коммунистической партией, впоследствии потребовала от него противостояния махинациям международного капитализма. И это произошло уже после того, как Томпсон признал, что Советский Союз не является естественным союзником для тех, кто стремится стать другом рабочего класса. В «Нищете теории»[21] он писал:
[Маркс], как представляется, говорит не об ангелах, а о людях, которые в контексте определенных институтов и культуры могут объяснять происходящее с помощью понятия «наш», а не «мой» или «их». В 1947 г., в период эйфории, последовавшей за революционным переходом, я стал свидетелем именно такой смены установок. Молодые югославские крестьяне, студенты и рабочие, с боевым рвением прокладывавшие железную дорогу, несомненно, отличались наличием положительного представления о