Спор с Марксом на самом деле мало занимает Сартра. Бесчисленными способами: посредством словаря, примеров, структуры, а особенно стиля – «Критика диалектического разума» демонстрирует полный отказ от правил интеллектуального изыскания и намеренное бегство от истины. Предполагать, что книга может соответствовать обещанному в названии, – откровенная дерзость. Читатель должен безоговорочно признать все, что относится к вовлеченности Сартра. Отныне могут задаваться только оторванные от реальности вопросы:
Как праксис сам по себе может быть опытом одновременно необходимости и свободы, коль скоро ни одну из них, согласно классической логике, нельзя уловить в эмпирическом процессе?
Если диалектическая рациональность на самом деле является логикой тотализации, то как может История – рой отдельных судеб – представать в виде тотализирующего движения? И как избежать парадокса, когда для того, чтобы тотализировать, уже должен существовать всеобщий принцип, согласно которому актуальные тотальности могут тотализировать себя? [Sartre, 1976, p. 79].
Автор, воображающий, что таковы те сложные вопросы, на которые должен ответить марксизм, явно что-то замышляет. Он пытается отвлечь внимание не только от настоящих критических замечаний в адрес марксизма, не оставивших камня на камне от теории истории, стоимости и социальных классов, но и от ужасных практических последствий, к которым привел марксизм с его пустыми апокалиптическими пророчествами и «тотализирующим» ви́ дением «постполитической» утопии.
Вовлеченность, облюбованная Сартром, на самом деле является марксизмом, причем оставленным в первозданном виде. Мы находим на страницах автора те же разрушительные фантазии и ложные надежды, ту же патологическую ненависть к несовершенному и нормальному, которые характеризуют всех последователей Маркса от Энгельса до Мао. Нам снова нужно предполагать, что мир находится под контролем буржуазии, объединенной в противостоянии «общему праксису рабочих» [Sartre, 1976, p. 213–214], и представить себе, что эти рабочие («класс без собственности») стремятся «социализировать» средства производства [Ibid., p. 215–216]. Рыночные отношения – это не выражение экономической свободы, а реальное порабощение человека под дьявольским игом Другого [Ibid., p. 291]. Инаковость отравляет все выгоды, которые предлагает капитализм: наша демократия не настоящая, а просто буржуазная. Когда человек голосует при нашей системе управления, он всегда отдает свой голос как Другой, а не как он сам [Ibid., p. 351]. На фоне этой банальной лжи, высказанной на языке Кожева, Сартр пытается вызвать непроизвольное принятие марксистского взгляда на современную историю.