. Но дело
национал-социализма нельзя было извинить так легко, и в случае Хайдеггера грех отягчался как раз тем, что его привлекал именно
националистический, а не
социалистический аспект догмы. Тем не менее по-своему этот философ внес подлинный и самобытный вклад в интеллектуальную традицию немецкого университета. Поэтому было необходимо найти какой-то альтернативный источник идей и аргументации, чтобы обосновать его изгнание.
Учебный план, расписание, рекомендованная литература – все было обеззаражено, а лубочные идолы национал-социализма скинуты со своих пьедесталов на то дно, с которого поднялись. На их место пришел новый идол – марксистский гуманизм предвоенной Франкфуртской школы. Поначалу идол был грубовато отделан – материалами, спешно вывезенными из США в период предвоенной неразберихи. Постепенно, однако, процесс отделки совершенствовался. И наряду с послевоенным бумом немецкой промышленности появился новый франкфуртский интеллектуал, гладкий, безукоризненный и, также как и BMW, поставляемый со множеством дополнительных опций, каждая из которых отличалась технической безупречностью и показателями, превышающими французские и английские аналоги. Типичным представителем этих функционально безупречных левых бюрократов в ФРГ был Юрген Хабермас. Он родился в 1929 г. в семье национал-социалистов и учился в Гёттингене и Бонне. Потом примкнул к Институту социальных исследований во Франкфурте-на-Майне и в конце 1950-х годов стал ассистентом интеллектуального лидера Франкфуртской школы в то время – Теодора Адорно. В 1964 г. его назначили профессором во Франкфуртском университете имени И.В. Гёте. С тех пор Хабермас занимает почетные должности в университетах по всему миру. На факультетах социологии, философии, литературы и политической науки хорошо знают и читают его труды, представляющие собой бесконечные, навевающие сон попытки синтеза вклада современных философов и социологов в консенсусную политику посттоталитарных левых. Восхваления Хабермаса не окончились присуждением ему Гегелевской премии в 1976 г. в Штутгарте, и он продолжал получать похвалы за свои книги, имевшие в Германии редкий успех и издававшиеся в роскошных переплетах для дорогих гостиных. Мало кто читал эти книги от корки до корки; еще меньше тех, кто по прочтении помнит, о чем в них говорилось. И тем не менее несколько чаще, чем строчки из Шекспира появлялись бы у макаки за печатной машинкой, интересные идеи попадаются и среди макулатуры, написанной Хабермасом. Поэтому в любом обзоре немецкого левого истеблишмента они должны рассматриваться всерьез.