— Что-то ты разошелся, приятель, — усмехнулся Ричардс.
— Тоже мне, чистоплюй выискался! — рявкнул Элкинс. — Можно подумать, ты по своей воле здесь сидишь.
— Я здесь сижу за пьянку и за нарушение общественного порядка. Но убивать я никого не убивал.
— А кто убивал-то?! — моментально вскинулся Элкинс.
— Ты. Ведь ты замочил Джима Керби.
— Брехня! Если я прикончил заразную пиявку, это не называется убийством. И помяни мое слово: после того, как я выйду из этого сарая, еще кое-кто поплатится своими потрохами.
— После того как ты выйдешь из этого сарая, — с мстительной назидательностью заметил Ричардс, — ты послужишь украшением какого-нибудь крепкого сука. Вот, слышишь?
Элкинс навострил уши. Наряду с обычными в это время суток звуками, ночной ветер разносил по коровьей слободке жуткий, набирающий силу рев обезумевший толпы. Охотник сразу понял, чего требуют эти люди.
— Я знаю, здесь полно ублюдков, которым не терпится увидеть меня в петле, — прорычал он, — но судебный пристав не зря получает свое жалованье! Он их приструнит.
— Ты так полагаешь? — осклабился Ричардс, явно довольный своей осведомленностью. — А я бы на твоем месте не особо рассчитывал на Джоэля Роджерса, а тем более — на его помощника.
В следующее мгновение Элкинс уже стоял посреди комнатушки. Казалось, он не просто заполонил ее своим массивным телом, но и выкачал из нее весь воздух, задохнувшись от распиравшей его ярости.
— Ты это о чем, а?
— Да ни о чем, — хмыкнул Ричардс. — Я знаю кое-что, чего не знаешь ты, ну и что с того? Поверь, тебе от этого не будет ни холодно, ни жарко. Осталось подождать всего два-три часа, и…
— Ах ты, паскуда! — прогремел Элкинс, сверкая глазами и тряся всклокоченной бородой. — А ну, выкладывай, к чему ты клонишь!
И, как самый настоящий гризли, он кинулся на сокамерника.
В мгновение ока соскочив с нар, ковбой встретил охотника метким ударом в зубы. Элкинс сплюнул багровую слюну, испустил кровожадный вопль и нанес долговязому удар поддых с такой страшной силой, что тот согнулся пополам, словно был сделан из мягкой проволоки. Еще мгновение — и оба заключенных, бросившись друг на друга, вместе повалились на пол.
Ричардс заметно уступал охотнику в массивности, но ростом был не ниже своего противника, а цепкостью и мускулистостью превзошел бы матерого волка. Ни тот, ни другой понятия не имели о борцовских приемах и премудростях бокса, но оба выросли среди переселенцев, поэтому пытались одолеть друг друга с неистовостью и рвением двух сцепившихся гризли.
Они брыкались, кусались, пытались выдавить друг другу глаза и вывернуть челюсть и перекатывались взад-вперед по полу, ударяясь о нары и налетая на стены. Когда им удавалось вырваться из захвата противника, они без промедления, с некоей первобытной одержимостью начинали новый обмен ударами, оставаясь глухими к нарастающему шуму беснующейся на улице толпы и вообще ко всему на свете, за исключением единственного желания — растерзать друг друга в клочья. Противники не прибегали к хитрым защитным уловкам и маневрам и наносили каждый удар в полную силу, рассчитанную на убой.