— И ничего не сказала! Я бы встретила. Да и родители!
— Вот о них и не заикайся! — отмахнулась Ди, поджав четко очерченные губы без грамма помады или блеска. — И перестань суетиться. Садись. Дай посмотрю. Ты еще длиннее стала!
— Ничего не длиннее, ты отвыкла.
Оля замерла посреди кухни. И обернулась к сестре.
— Это правда ты приехала?
— Правда! Ну правда, Лёка, я! Я соскучилась страшно.
— Да неужели? — хохотнула Оля. — Признайся, что захотелось познакомиться со мной в реале — с тебя не убудет.
На плите в кофейнике зашипело. Диана звонко рассмеялась, правильно расценив шутку.
Она снова задвигалась. Чашки — где-то еще не разобраны. В какой-то коробке. Только одна стоит возле варочной поверхности. Ее собственная, с рыжим мелким корги в балетной пачке. Олька не жаловала собак. Но корги был довольно мил. Во всяком случае, так ей показалось однажды под Новый год, когда она выбирала подарки в часть, а эту безделицу купила себе.
В нее и наливала кофе дорогой и внезапной гостье. И даже руки чуток подрагивали от волнения. С чего им дрожать — а вот пожалуйста.
— Ня, — поставила Оля чашку перед Дианкиным носом. — Только больше у меня и нет ничего. Я позавчера вернулась из Харькова и сразу в смену.
— Бестолочь, — ласково отозвалась сестра, принюхиваясь к аромату.
— Это ты бестолочь! Кто так приезжает? А если бы я была где-то в дороге или вообще поездка затянулась, что бы ты делала?
— Можно подумать, гостиниц нет!
— Гостиницу тебе Влада не простила бы.
— Просила же — не заикайся! Кофе вкусный.
— Кофе как кофе.
А Диана как Диана.
Будто не было ничего. Ни пожара, ни реанимации, ни последующих лет мучительного восстановления. Ей достало сил. Она сидит напротив — здоровая, спокойная, красивая. Только губы сурово сжаты, и глаза уже больше не светятся, как в девятнадцать лет. А еще она не красит волосы. Ей двадцать семь, а среди локонов затерялась седая прядка, которую Ди не прячет. И ни намека на косметику на лице, которое, впрочем, и без оной все еще бесконечно красиво. Только крошечный шрам на щеке остался на месте, но он давно уже ее не портит — цвет сравнялся с остальной кожей.
На ней серый брючный костюм, а в прежнем Дианкином гардеробе Оля не помнила серого. Одно хорошо — несмотря на всю свою унылость, костюм сидит ладно по фигуре, хоть и скрывает все тело от горла, где глухой ворот, до пят. Ди как в броне. Но эта броня не касается той любви и нежности, которые одним махом Диана обрушивает на свою «Лёку». И уже в них, как в броню, она готова укутаться.
Так же внимательно, как Надёжкина осматривает старшую, старшая глядит на нее. Они молчат несколько минут, а потом Диана, наконец, первый раз по-настоящему улыбается: