— Прости, что напугал, — Илияс поймал ее руку и поцеловал кончики пальцев, прижался лицом к нежной ладони, вдыхая чуть уловимый запах лаванды. — Опять сны, сила рвется на свободу. Как же я устал от этого!
— Ты должен отдохнуть, — она мягко поцеловала его в лоб. — Этот храм сделает то, что не удалось всей тайной службе Сабира: добьет тебя. Ты истощен морально, плохо спишь, почти не ешь, еще и кошмары эти…
— Я должен, — он тяжело вздохнул и потер глаза. — Сама видишь, что происходит. Если не восстановлю жилы, то только небо знает, что нас ждет.
— А если загонишь себя в могилу, то не восстановишь ничего, — Лейла недовольно поджала красивые полные губы.
— Оставаться рядом со мной опасно, — Илияс чуть отстранился. — Я хочу, чтобы ты забрала дочерей и уехала из города.
— Вот еще, — фыркнула она. — Прогнать решил? Я тебе не наложница какая-то, чтобы выставить меня за порог!
— Просто хочу, чтобы вы были в безопасности.
— Я сама решу, что лучше для меня и наших девочек! — она поднялась на ноги и уперла руки в бока: маленькая, немного располневшая, но гордая, сердитая и такая трогательная в гневе. — Стихиями своими командовать будешь, а мной — даже не думай.
— Но это в самом деле опасно.
— Опасно лезть голой рукой в гнездо диких пчел. Опасно слепцу ходить по краю обрыва. Опасно спорить с разгневанной Лейлой бинт Махфуз, — она недобро сощурилась. — Но ты все равно лезешь в это змеиное кодло — Золотой дворец, хотя сейчас мог бы и перестать. Отдал бы власть северянину, он, похоже, дельный человек. В городе о нем неплохо отзываются, а уж там, сам знаешь, языки почесать любят. Зачем тебе этот титул, этот демонов Дармсуд? Ну на что? — внезапно голос ее стал жалобным, в нем явно слышались нотки мольбы. — Храм разрушен, самое время уехать.
— Лей, мы обговаривали это уже не раз и ты отлично знаешь: нельзя все бросить. Такие поступки не остаются без последствий. И потом, на мне огромная ответственность.
— Чтоб эта ответственность в реке захлебнулась! — сердито буркнула она. — Чтобы ее солнцем спалило и ветром разнесло!
Женщина опустилась на ложе и отвернулась, украдкой смахивая слезы. Илияс стал перед ней на колени, обхватил ее ноги, уткнулся лицом в смятую шелковую ночную рубашку.
— Я ведь не держу тебя силой. Захочешь уехать — отпущу. Сделаю все, чтобы вы с девочками ни в чем не нуждались. Вы дороги мне настолько, что я готов жить вдали от вас ради вашей же безопасности. Не хочу ставить вас под удар.
— Сказала нет, значит нет! — отрезала она. — Я с тобой до самого конца, каким бы он ни был.