– Как думаешь, Михалыч, долго нам тут еще париться? – Напарники стащили во двор контейнер с продуктами жизнедеятельности и перекуривали, наблюдая за работой идущего в ногу с кризисом илососа.
– Видите ли, Петр, – усмехнулся Михалыч. – Я плохо учился в школе и уже много лет заочно борюсь с высшим образованием. Но даже я запомнил одну сильную идею из курса российской истории: революционная ситуация – это когда верхи не могут, а низы не хотят. Если что-то очень упорно повторять, смысл теряется, но набор слов в определенном порядке застревает в голове навсегда. Эта мантра… Знаешь, что такое мантра?
Петр сплюнул табачные крошки и похлопал студента по плечу:
– Не зли меня, мальчик. Один академик у нас уже есть.
Михалыч пожал плечами:
– Сам спросил. Если для завязки разговора, тогда другое дело. А если тебя мое мнение интересует… Интересует?
– Ну.
– То мне не нравится, что вы все здесь уже ко всему привыкли.
– А ты?
– А что ты про меня знаешь? Я, может, здесь вообще отсиживаюсь. От ментов прячусь. Надежней местечка не придумаешь.
– Да иди ты знаешь куда… С тобой серьезно, а ты пургу гонишь…
Петр побрел к дверям черного хода, но Михалыч окликнул:
– Эй! Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся. У меня бабок припрятано лимон баксов. Около того. На контору одну работал, с квартирами кой-чего химичили…
– Старушек мочил? – криво ухмыльнулся Петя. – Как этот, Тараторкин что играет, видал по телику?
– Не, не мочил, этого греха не было. Там система другая была, все по закону…
Михалыч, вечный студент Института культуры в Химках, который в девяностые годы тотальной смены вывесок, как и все остальные нормальные институты и даже училища, неожиданно стал университетом, – этот вышеуказанный Михалыч имел мечту. Съехать из блочного сарая, где жил в смежной двушке с матерью и братом там же, на Левобережной, – в особняк где-нибудь типа на Рублевке. Он презирал нищету своей семьи, одновременно же презирал и ненавидел богатеев, которые путем махинаций приобрели все то, что могло бы принадлежать ему, если бы в стране работал закон и людям платили по труду.
Так он стал размышлять, когда умер отец, отравившись подземными газами при прокладке очередной линии метрополитена имени Ленина. Именно с этого дня Слава стал называть себя Михалычем из соображений верности своему отцу, убитому природой и общей подлостью жизни. И, размышляя таким образом, пошел работать и неплохо зарабатывать в разных точках высоких широт. Разнорабочим в золотопромышленной артели, бетонщиком на сибирских стройках капитализма, китобоем, бурильщиком в Тюмени, а также барменом в Сочи, где год отогревался от полярных ветров.