Тяжело вздохнув, Касторский бросил тоскливый взгляд за окно и вдруг закричал, как раненый зверь:
– Задержать! Охрана! Фаина! Всем постам!
Негодяи, б…! В пыль сотру!
Кузя заводил свой рыдван, куда на ходу лез, как складной метр, Чибис. Касторский выскочил на крыльцо, заорал в рацию:
– Задержать зеленую «шестерку»! Водителя, пассажира – на капот, руки за голову! Выедут – всех отдам под суд!
Буркин, Энгельс и Лапонис изумленно наблюдали за спектаклем, развернувшимся во дворе Майбороды. Автоматчики с разных сторон бежали наперерез жигуленку, «академик Кузнецов» дико сигналил, Чибис рядом с ним сидел, скорчившись и закрыв руками голову… Беспечных ездоков выкинули из машины, пихнули, согласно приказу, мордами на капот и держали на шести прицелах, как террористов.
Касторский подошел, вздернул Кузю за плечо, заглянул в лицо.
– Ай-а-ай, Владимир свет Иванович! Академик ты мой сраный! Кого облапошить надумал – Платона Касторского! Да я таких, как ты, за яйца вешал и в ноздри ссал… Сука! – завизжал вдруг, словно ножом по стеклу заскребли. – Похищение века, б…и, устроили у всех под носом! Так вот, чтоб ты знал, подлец: в карантин ко мне войти можно. Но выйдешь ты отсюда только ногами вперед. Сгною до всякой отмены чрезвычайного положения. Увести обоих. Кузнецова – к дружку его, в холерную палату. Если только, конечно, он – Кузнецов, в чем я сомневаюсь. А не Финкелыптейн какой-нибудь.
Буркин подумал: «Нет, этот убить не мог. Больно истеричный. Хотя замашки – будто прямиком с зоны…»
Хитроумие Кузи, или, будем говорить прямо, его исключительная хитрожопость быстро завоевала ему авторитет среди коллектива. Маленький Энгельс, едва не брошенный Чибисом, поначалу на товарища дулся, даже разговаривать не хотел: я, мол, тебе такое открыл, шкурой рисковал, а ты кинул меня, как фраера… Однако Кузин веселый нрав быстро всех примирил. Пьер Безухий в первую же ночь устроил было небольшой заговор – типа учинить новичку боевое крещение, чтоб не зарывался, сунуть, кто бы сомневался, башкой в парашу. Но эта инициатива как устаревшая не встретила одобрения и поддержки. Тем более что за пару дней Кузя легко добился расположения слоноподобной раздатчицы, ущипнув ее за предполагаемую талию со словами: «Не горюй, девчонка, будешь ты моей!» – чем наладил бесперебойную поставку из-под полы дешевого курева населению.
Вообще, надо заметить, Петя единственный смотрел на Кузю искоса и хмуро. По мере того как Академик набирал очки, рейтинг недавнего лидера стремительно падал. Даже Фома, постепенно приручаемый Кукушкиным, вышел из подчинения – собственно, с той самой ночи, когда отправил Безухого в нокдаун. В поисках нового адъютанта Петр остановился на Михалыче. Молчаливый красавец ни с кем не сближался, был уравновешен и явно скучал. Петя, человек военный, чувствовал в нем скрытую силу. Да, приблизить эту темную лошадку было бы совсем неплохо.