— А что, Кузьма, по бабе не соскучился?
— По бабе? — удивился он. — Да какая у меня баба?
— Вот те раз! Да Домна! Домна-то у тебя есть?
— Домна? Вроде когда-то была, прах ее бери, да в ямину болотную вроде провалилась. Нет сейчас никакой Домны.
— Ну, Кузьма! Не будь я доктором, я бы тебе самому ямину на голове выбил! Стоеросовый ты, Кузьма… Подумай: кисет? Чей кисет у тебя, голова твоя садовая?
Кузьма рассмеялся: хитрый доктор, хочет даровым табачком угоститься! Пускай, если так, ему не жалко. Как ни курит, а кисет всегда полнехонек, будто добрый дух какой по ночам набивает. Можно и доктора угостить, чего ж. Он развязал кисет, и они, сидя на чурбашках, закурили.
— Что тут написано? Читай, — после двух-трех затяжек опять начал приставать Калина, потрясая его же кисетом.
Кузьма с интересом рассматривал свой кисет.
— Мать честная, так и написано: «Домна!» Вроде не было вчера, вроде я ничего не видел…
— Вроде… вроде Володи! Ты и вчера то же твердил, и позавчера. Ну, Ряжин! Расстрелять бы тебя надо по военному времени.
— Расстрелять? Да чего я плохого сотворил?
— В том-то и дело — ничего. А надо бы. Ведь здоров, как леший. Сколько можно придуриваться? Если долго дурью маяться, клапаны заржавеют.
— Это ты о моей гармошке, Калина?
— О башке твоей, не о гармошке! — постучал Калина его по макушке тяжелым, истинно мужским кулаком.
— А, о башке… Не жалуюсь, башковит я. Только ты полегче кулаком-то. Хоть и бригадир я, начальство, а кулаки почесать тоже могу.
— Бригадир! Когда ты был бригадиром-то? Вспомни.
Кузьма послушно вспоминал. Но все к тому и сводилось, что он уже целую смену белья вылежал здесь, стало быть, дней десять не бывал дома. Прямо беда! Колхозный бригадир десять дней прохлаждается в санатории, а там, поди, и обмолот не закончили. Да и как они могли без него закончить? Риги еще попалят, хлеб пожгут. А то и перепьются. Ой, глаз да глаз нужен…
— Калина, а ведь мне пора.
— Вот я и говорю: пушки тебе таскать пора, стоеросовый.
— Не хочу я пушки таскать. Она вон целую ночь бахала, а на ней Тонька верхом скакала.
— Какая еще Тонька, Ряжин?
— Лутонька, известно. На пушке верхом приезжает, а сама голая как есть.
— Ну, Ряжин! — совсем взбеленился Калина. — Стрелять тебя надо, а тебе медали дают. За что только? Когда дрова поколешь, так почисти себя, начальство твое приехало.
Никакого начальства, кроме уполномоченного Спирьки Спирина, Кузьма припомнить не мог. Было ему удивительно, что Спирин сам приехал. Со Спириным у него шла какая-то давняя тяжба. Спирин собирался что-то такое утворить с деревней, а он матерился почем зря. Поколотить Спирина — дело плевое, да ведь Спирин начальство, а как колотить начальство? Никак нельзя, всегда ему говорили. Он только еще маленько поматерился и стал спешно доделывать свое дело. Сосновые чурбашки так и свистели у него под колуном, так и брызгали поленья на стороны, как сухой лед. Он накрошил-наломал целую кучу и крошил бы еще, да Калина крикнул с крыльца: