– Я Штерн. Тетя Паша сказала, вы меня искали. Говорит, думала, в запой ушел, а я уже полгода в завязке. Только вернулся из Бобров, чинил крышу.
Парень был немногословным и очень серьезным. На голову выше капитана, стрижен ежиком; он рассматривал Николая в упор внимательными темными глазами. Тетя Паша – видимо, соседка, догадался капитан. Что такое Бобры, он знал – небольшой поселок городского типа на севере области.
– Тетя Паша сказала, что Лену убили? Это правда?
Похоже, он пришел не отвечать на вопросы, а задавать. Парень сидел напротив капитана – серьезный, требовательный.
– Это правда. Елена Антошко была убита двадцать четвертого декабря.
– Как?
– Задушена, – терпеливо ответил капитан, удивляясь нахальству подозреваемого.
Парень уставился в пол; сжал кулаки, задумался. Тугодум, не иначе.
– Когда вы видели ее в последний раз? – приступил к делу капитан.
– Двадцать четвертого декабря в десять утра.
– Где?
– У нее.
– В квартире Антошко? Вы провели там ночь?
– Ну. Мы типа встречались раньше, хотели пожениться. А потом она нашла себе богатого, сказала, что надоела нищета, хватит считать копейки. Я хотел набить ему морду, но Славик, мой дружбан, сказал, что тот мужик ни при чем, это все она. А на мне висит условный за нанесение телесных… подрался с клиентом, одним словом. Оно тебе не надо, говорит, остынь.
Штерн говорил неторопливо, с паузами – собирался с мыслями. Капитану казалось, что он видит, как в его большой голове медленно ворочаются, сцепляясь зубцами, разновеликие шестеренки.
– Я Ленку полгода не видел, а в конце декабря… двадцатого! – она вдруг приходит. Говорит, соскучилась, помню… все такое. Я подумал, что она своего папика бросила, обрадовался. У меня никого с тех пор не было. Ну снова вроде как затусили. А в то утро, двадцать четвертого, мы еще не вставали, и она говорит, что собирается за него замуж. Я прямо охренел! Как это, говорю, а чего ж ты тогда ко мне приперлась? Сообщить? Она говорит: нет, и выкладывает план. Они поженятся, а через полгода она подаст на развод и отсудит половину. А тем временем она с ним живет, а ко мне бегает. А я должен помочь с адвокатами, раз у меня условный, то я их всех знаю. А потом мы снова… Дура! Я ей так и сказал: план ее дурной, и мне чужих денег не надо, я сам зарабатываю. Она в крик, доказывает, покраснела вся… А я смотрю и думаю: ну как с таким человеком? Дура, говорю, и ушел. Она закричала, что я трус и сам дурак. Пошел на работу, а тут вдруг бабка звонит, плачет, говорит, крыша просела от снега и потекло, стены все мокрые. Просит приехать. Ну я и рванул в Бобры. Гори оно, думаю, синим пламенем, разбирайся сама. Автобус в час двадцать. Там с одним зацепился, бухой мужик пристал к женщине, ну я его малость угомонил. Водитель меня вспомнит в случае чего. Думал на своей «бэшке» ехать, да побоялся, там же дороги не чистят, верняк сяду. Новый год мы вместе встречали, бабка до смерти рада, плачет все время… совсем плохая стала. А была огонь! У меня больше никого нету. Мать есть где-то, но я как ее выгнал, больше не появлялась.