Живой ум, гармонично сочетавшийся с не менее подвижным энергичным телом, увлек шевалье прочь от спокойного Тоннера, прославившегося скорее своим вином, чем центром права или литературы. Он составил трактат о финансах Франции при Людовике XIV, который привлек к нему внимание преемника этого великого монарха. Людовик XV рассчитывал нанять д'Эона, адвоката и фехтовальщика, в свое министерство финансов, где требовались решительные действия и тонкий ум, так как страна все глубже погрязала в долгах. Но затем внезапная потребность в особо одаренном секретном агенте представила этого миловидного юношу для миссии в Московию. Из всех французов он, казалось, лучше всех подходил для того, чтобы скрестить шпаги с Бестужевым.
Д'Эон и его компаньон по опасной миссии, шевалье Дуглас, объединили свои усилия в Анхальте. Поговаривали, что Дуглас «путешествует ради поправки здоровья» — ироничный ярлык для французского шпиона, собравшегося сунуть голову в ледяную пасть петербургского гостеприимства. Красота местности, как и само путешествие, были вроде как предписаны для здоровья Дугласа, и поэтому он прихватил с собой свою «племянницу», прелестную «Лию де Бомон». Приехав в Германию через Швецию, Дуглас еще больше замаскировал свой русский интерес, отправившись в Богемию с целью осмотреть некоторые горнодобывающие объекты. Его племянница, по-видимому не слишком интересовавшаяся шахтами, оказалась заядлой читательницей, неспешной, но неутомимой. Молодой д'Эон еще до отъезда из Версаля получил в подарок искусно переплетенный экземпляр L'Esprit des Lois — «О духе законов» Монтескье, который служил неизменным утешением для «мадемуазель Лии», хотя она, видимо, находила его довольно трудным для усвоения. А может быть, эта серьезно настроенная юная леди выучила весь трактат наизусть?
Между обложками изящного переплета было спрятано подписанное собственноручно письмо Людовика XV к царице Елизавете, приглашавшее ее вступить в секретную переписку с правителем Франции. В книге также был запрятан специальный шифр, который Людовик пожелал использовать при составлении письма царице и ее антибританскому — и, потенциально, профранцузскому — вице-канцлеру Воронцову. Поэтому д'Эону пришлось изображать из себя не только женщину и послушную племянницу, но также и интеллектуально ненасытную и в то же время с виду праздную особу, которая ни на минуту не выпускала из рук драгоценного тайника с королевским приглашением и шифром.
Преданную почитательницу Монтескье видели и описывали во время этого зарубежного турне — «ее» мировой премьеры в секретной службе, — как «маленькую и хрупкую, с бледно-розовой кожей и приятным, нежным лицом». А мелодичный голос д'Эона весьма способствовал совершенству его виртуозной маскировки. Он мудро выбрал роль сдержанной и застенчивой девушки, а не капризной кокетки или какой-либо еще чаровницы. Если бы она была слишком привлекательной для мужчин, то это могло послужить серьезной помехой, и все же имеются неоспоримые доказательства того, что «Лия» действительно их привлекала. Придворные художники неоднократно добивались чести писать портрет «мадемуазель де Бомон». Некоторые из них выказывали такой пыл и настойчивость, что пришлось дать им соответствующие разрешения. Картины и миниатюры сохранились до наших дней, дабы укрепить славу д'Эона как первого и величайшего из шпионов-имитаторов.