— Если меня не перехватит Брандель.
— А ты постарайся. И Кристофер де Монти придет.
— О, как поживает мой друг Крис?
— Завален работой, обстановка ведь напряженная. Мы его уже больше месяца не видели, — сказала она, нажимая на скалку с особым усердием.
Андрей встал, подошел сзади к сестре, повернул ее за плечи к себе и попытался приподнять за подбородок ее лицо. Дебора тряхнула головой.
— Ты, пожалуйста, не думай, между нами ничего нет, — сказала она.
— Просто старые друзья?
— Просто старые друзья.
— Пауль знает?
— А нечего знать!
— Ты что, считаешь меня дураком?
— Андрей, перестань, пожалуйста... нам и так волнений хватает. И, ради Бога, не спорь ты с Паулем.
— Да кто с ним спорит! Это же он всегда...
— Честное слово, если вы опять заведетесь...
Андрей допил чай, набил карманы печеньем и
застегнул мундир.
— Ну, пожалуйста, Андрей, обещай мне, что сегодня все пройдет мирно. Он же уходит в армию. Ну, ради меня.
Андрей что-то буркнул и шлепнул сестру на прощанье.
— Пока, — сказал он ей, уходя.
* * *
Андрей развалился на садовой скамейке парка на Лазенках напротив Американского посольства.
Над ним высилась статуя Фредерика Шопена, облюбованная местными голубями, а позади сквозь листву виднелся Бельведерский дворец маршала Пилсудского. Приятное место для отдыха. Андрей нашел в кармане последнее печенье, проглотил его и приступил к своему любимому занятию: мысленно раздевать проходящих женщин.
Вскоре открылась парадная дверь посольства, из нее вышла Габриэла Рок и пошла по Уяздовской аллее. Он догнал ее на первом перекрестке. Чувствуя, что за ней кто-то увязался, Габриэла быстро сошла на мостовую.
— Пани, — сказал сзади Андрей, — будьте любезны назвать мне имя той счастливицы, которая завладела сердцем самого лихого офицера среди улан польской армии.
— Андрей? Андрей! — она остановилась посреди мостовой и бросилась к нему в объятия.
Полицейский-регулировщик поднял руку, и поток машин ринулся вперед. Водители нетерпеливо гудели, объезжая их, сердясь, но в то же время понимая, что солдат имеет право целовать свою подружку посреди мостовой. Наконец какой-то уж совсем непатриотичный таксист обозвал их идиотами и отогнал на садовую скамейку.
— Андрей, — сказала она и всхлипнула, положив голову ему на грудь.
— Ну, ну! Знай я, что ты так расчувствуешься, я не приехал бы.
— Ты на сколько? — утерла она слезы.
— На четыре дня.
— Ой, как я рада!
— Я чуть было не нашел себе другую, думал, ты уже никогда не выйдешь из посольства.