Он на руках отнес ее в другой угол, качая, как ребенка, целуя ее щеки. Она кашляла, задыхалась и корчилась от боли.
— На Милой... есть еще живые дети, — хрипела она.
— Ш-ш-ш, не надо, не говори...
— Крис... Рахель... Вольф...
— Да, дорогая, да, они спаслись, все в порядке...
Она издала вздох облегчения и тут же снова застонала.
— Андрей... Дети мучаются... Убей их, Андрей...
— Дебора... Сестричка...
— Так хорошо, что ты меня держишь... Таблетку... Дай мне таблетку...
Андрей вытащил из нагрудного кармана таблетку цианистого калия и вложил в запекшийся рот сестры.
Габриэла вытянулась на постели. Сердце колотилось после страшного сна. Ей снилось, что Андрей летает над пылающими развалинами гетто. Она повернулась на бок и посмотрела на часы со светящимся циферблатом. Без четверти четыре.
Она машинально включила радио, как всегда, когда не спала. Может, сегодня из гетто будет какой-нибудь сигнал. Уже двадцать шесть дней оттуда ни звука — с тех пор, как они забрали четырех детей из канализационного люка и передали их отцу Корнелию. Двадцать шесть дней молчания.
Она накинула халат и вышла на балкон. Было тепло, совсем как летом, хотя еще стояла весна. Луна освещала гетто. С пятого этажа его хорошо было видно. Она смотрела туда очень долго. Очень. Как и все эти дни напролет. Она потому и сняла эту новую квартиру, что из нее хорошо видно гетто.
Артиллерийский огонь прекратился. Уже почти нечего обстреливать. На руинах лежали лунные блики.
Послышался слабый звук — может, радио?
Она побежала в комнату. Сигналы затихали, терялись в посторонних шумах, потом снова появлялись. Исчезли. Она села, затаив дыхание. Ну, ну же... Ничего.
И вдруг из гетто, разорвав тишину, донеслась стрельба. Она снова выбежала на балкон, но ничего не увидела. Стрельба усилилась.
Габриэла закрыла балкон, задернула светомаскировочныи занавес и зажгла лампу возле телефона. Подождала немного, не появится ли снова сигнал из гетто, закурила сигарету, сделала несколько затяжек и решительно набрала номер.
На другом конце раздался заспанный голос.
— Камек, говорит Алина, — сказала Габриэла.
— Слушаю.
— Вы тоже слышали?
— Да, но не понял, что это значит.
— Я тоже не поняла, — сказала Габриэла. — Что мы должны делать?
— Ничего сделать нельзя, пока затемнение. Приходите ко мне, как только рассветет.
* * *
Оберфюрер Функ сонно щурился на свой очередной рапорт. Уже скоро четыре часа ночи, но он хотел во что бы то ни стало закончить его до рассвета и отослать Крюгеру, Глобочнику и Гиммлеру. Почти целый месяц длилось восстание, и он спешил их заверить, что в основном оно подавлено. Остались мелочи: кое-что подчистить, прочесать район, пустые формальности. Совсем скоро можно будет официально объявить о победе.