Дождавшись абсолютной тишины и полного внимания, уже спокойнее продолжил:
— Готовиться к сражениям, господа, ещё не значит бросаться в драку очертя голову! И уж никто не собирается вас, Никита Макарыч, отправлять на войну с голым задом, как вы изящно выразились.
Я с усмешкой посмотрел на Никиту Вавилова, промышленника, основавшего в России крупный металлургический завод. С успехом использовав новейшие европейские разработки в этой области, Вавилов стал основным поставщиком всех оружейных мастерских, сумев и сюда вложить часть своего значительного капитала. Жёсткий и требовательный как в ведении дел, так и в семейной жизни, он слыл ярым приверженцем домостроевских устоев. «Что муж накажет, тому жены с любовью и страхом внимать должны и исполнять по его наставлению», — любил назидательно повторять он. И по своему разумению на первое место ставил страх. Все его многочисленное семейство состояло из тихих и забитых, старающихся быть как можно незаметнее жен и наложниц, и таких же детей, что боялись в присутствии отца даже поднять глаза.
Именно он сейчас больше всех разорялся, доказывая, что по глупым бабьим капризам начинать войну ни в коем разе нельзя, а должно всыпать ослушницам плетей, да отправить к законным мужьям, предупредив, что в случае дальнейшего неповиновения кара будет куда жестче…Возмущенно топорща редкую рыжую бороденку, он с вызовом смотрел на меня, упрямо кривя ярко-красные пухлые губы:
— А я, значит, все таки мнение имею, что негоже воевать, полюбовно все решить! Где это видано, сцыкухам, значит, вожжа под хвост попала, а серьезным людям отдувайся…
— Ма-а-алчать!!!! — в бешенстве заорал я, вскочив из-за стола и приблизившись к Вавилову, навис над ним, гневно глядя в его наглые глаза, — Ты говоришь о великих княжнах рода Романовых, о магах, что могут растереть тебя в пыль одним щелчком пальцев! Каждый, кто имеет смелость хотя бы косо взглянуть в их сторону — мыслит недоброе против самой империи! Мне отправить тебя в подвалы Тайной Канцелярии по обвинению государственной измене?!
На толстых щеках Вавилова расцвели нездоровые пунцовые розы румянца, с видимым усилием он подавил рвущееся наружу негодование, но в глазах тлели угольки гнева. Склонив голову, он пробормотал что-то невнятное.
— Я не слышу вас, Никита Макарыч!
Он вздрогнул, нехотя повысил голос и повторил:
— Нижайше прошу простить меня за дерзость, Ваше Величество… Только радея всей душой за отчизну, значит… Погорячился, знамо дело.
С минуту я сверлил его взглядом, мысленно представляя, как сжимаю жирную шею мерзавца и душу, душу, выдавливая по капле из него всю дерзость и самомнение. Воздух вокруг меня пришёл в движение, по испуганному виду промышленника я понял, что он ощутил неладное. Скрежетнув зубами, я взял себя в руки, успокоив стихию. Нарочито медленно я поднял графин с водой, наполнил стакан и осушил его до дна одним глотком. Вернулся за стол и обратился к Долгорукому: