– Извини, – сказал он, глядя ей в глаза. – Извини.
– Что…
Гайдзин взялся за ворот ее уваги и сдернул ее, обнажив плечи и грудь Юкико. Ее слова превратились в вопль возмущения, она дергалась на кровати, по щекам текла кровь. Она ругалась, плевалась и билась в бессильной ярости, и эта прекрасная, чудесная ярость возвращалась с удвоенной силой. Вены на шее вздулись, словно кабель. Путы врезались в тело. Юкико обзывала их трусами, кричала, рычала и клялась, что, если они подойдут к ней, она оторвет им головы, вырвет глаза, разорвет глотки зубами.
У Кати перехватило дыхание, и ее глаза стали смертельно холодными, когда она уставилась на татуировку Юкико. Она беззвучно повернулась и вышла из комнаты. Ильич опустил глаза в пол, щеки вспыхнули от смущения. Пётр посмотрел на своего руководителя, но его взгляд снова и снова возвращался к телу Юкико.
Данил опустил катану, пока она не коснулась кожи Юкико. Она прекратила сопротивляться, скозь зубы с шипением вырывалось дыхание и летела слюна, глаза сощурились, будто бросая вызов. Прижав острие катаны к ее горлу, Данил повел его вниз, пока не коснулся обнаженного плеча и красивой татуировки клана, обвивающей ее правую руку. Девятихвостая лисица. С ней Юкико не решилась расстаться, когда Даичи выжигал ей имперское солнце. Эта лисица – всё, что у нее осталось от семьи, которую она потеряла. От человека, которым она когда-то была. Данил заговорил с Петром, и мужчина, хромая, вышел из комнаты. С извиняющимся взглядом белокурый юноша последовал за ним.
Тогда заговорил большой гайдзин, уставившись на ее татуировку своими голубыми глазами. Он словно выплевывал слова, холодные и жесткие, искаженные сильным акцентом. Это было обвинение – переполненное ненавистью, которая изливалась на пол.
– Китсуней, – прорычал он. – Сахмураи.
Юкико испугалась, остро ощущая свою обнаженность под горящим взглядом гайдзина. В комнате они остались вдвоем. Ее запястья и ступни всё еще были связаны. Она оказалась за тысячу миль от дома. Ни Буруу. Ни Кина. Никого, кто мог бы ей помочь…
Она прищурилась, чувствуя разрастающийся внутри Кеннинг. Череп затрещал от боли. Она вспоминала, как рухнул на Рыночной площади Йоритомо, как хлынула кровь из его глаз. Но хватит ли у нее силы сейчас? Без помощи отца? Сумеет ли она ранить этого человека до того, как он…
Данил нахмурился, пробормотал что-то неразборчивое, вложил катану в ножны на поясе. И вышел, захлопнув за собой дверь и оставив Юкико совершенно одну.
Она тяжело дышала. Сердце стучало как ненормальное. Во рту было сухо.