Речь закончилась резко, как оборвалась, и в воздухе повисло молчание. Стало слышно, как гудит в кустах шмель.
— Ты это… — крестьянин заговорил первым. Что еще сказать не знал, но и молчать, видимо, не мог.
Монах почесал подбородок — проповедь не получилась. Как всегда. И на разговор-то слов не находилось. Впрочем…
— Тебе помочь может?..
На лице мужика засветилась надежда.
— Да хорошо бы… почтенный.
И опять молчание…
— Что несешь-то?
— А? Вино… — мужчина потер бычью шею, — Сливовое. На пост торговать носил… Вот… обратно несу…
— Сливовое? — глаза монахе сделались отсутствующими. — Сливовое значит? — И голос изменился. — Давай, помогу. Совместный труд способствует научению… вот, значит… а ты сможешь улучшить свою карму, накормив и напоив изможденного путника.
Словно соглашаясь с этим утверждением, живот путешественника гулко и долго заурчал, чем привел обоих собеседников в некоторое замешательство.
Наконец неудачливый виноторговец почесал подбородок, неторопливо достал деревянную чашку и, открыв один из бочонков, плеснул в нее душистой жидкости.
— Выпей, добрый человек.
Лапища державшая чашку протянулась к монаху. И когда тот почтительно взял сей нехитрый сосуд и опрокину его содержимое в себя, крестьянин спросил с явной заметной хитринкой.
— Так это? Я один бочонок, а вы второй. Так вместе и донесем… А чтоб сил набраться у меня еще и лепешка есть.
— Договорились…
Так чень-дао на одном плече был уравновешен бочонком горячительной влаги на другом.
Не сговариваясь, оба споро (и ведь не гнал никто) потопали вниз, по дороге в долину. И отмерили не меньше тысячи шагов, прежде чем запыхавшийся торговец затормозил этот странный торопливый марш. Он поставил свою ношу на землю и опустился на корточки рядом.
— Передохнем, добрый человек… Позволите узнать ваше имя?
Монах, которому неожиданная спешка тоже показалась излишней, остановился. Положил на землю оружие. И выдрав пробку из бочонка, наклонил его над собой, направляя струю хмельного напитка в белозубую пасть.
Потрясенный крестьянин некоторое время смотрел на это зрелище. И, наконец, не вытерпел:
— Не надо так нагружать себя, почтенный люгай… вы бы… — он замялся и замолк, заворожено и восхищенно глядя, как вино исчезает в бездонном чреве монаха.
— Меня, добрый человек, зовут И-Жэнь… И не люгай я. — монах воткнул пробку обратно. Встряхнул бочонок, прислушавшись к плеску. — Там много еще. Плечи от такого болят больше, чем живот… У меня подорожная от настоятеля, — в голосе его проклюнулась гордость. — А с подорожной человек не бродяжничает, как люгаи, а идет прямым… ну почти… путем. А тебя как величают, уважаемый?