— Вроде того, — пробурчал Дмитрий, присаживаясь на кровать.
— Тады извольте умываться и завтракать!
— Ну его, — малодушно попытался отказаться офицер, но строгий вестовой мгновенно пресек ослабление дисциплины.
— Никак не можно-с! А ежели вам дурственно, так похмелитесь и вся недолга.
— Похмелиться? — переспросил Будищев, попытавшись сфокусировать взгляд на матросе.
— Конечно! — убежденно ответил тот.
— А есть? — в глазах прапорщика загорелась надежда.
— А как же-с, — жестокосердно ухмыльнулся Абабков. — На столе у прочих господ офицеров стоит. Только, чтобы туда пройти, прежде надобно умыться и в порядок себя привести. Ить ваше благородие теперича не кондуктор какой-нибудь. Понимать надо!
— А что, они уже встали?
— Давно уж, — пожал плечами матрос. — Их благородия господа Майер и Шеман уже чай пьют. Вы бы поторопились, а то у них все кончится.
— Ладно, — сдался Дмитрий. — Давай умываться.
Ведро холодной воды вылитое на неразумную голову вернуло ей способность соображать, а телу двигаться. Закончив с умыванием, Будищев надел чистую рубашку и, накинув сверху мундир, решил, что он готов явить себя миру.
— Доброе утро, — иронически поприветствовал его сидящий за столом Шеман.
Надо сказать, что хотя командир морской батареи был по происхождению финном, выпить мог ничуть не меньше любого русского, что с успехом вчера продемонстрировал. Но при всем при этом, он никогда не страдал похмельем, чем приводил своих православных товарищей в совершенно искреннее недоумение. Находившийся рядом с ним Сашка Майер, даром что был немцем, такой счастливой способностью не обладал, но, судя по всему, успел подлечиться и встретил товарища довольной улыбкой.
— Здравия желаю, — буркнул в ответ Будищев.
— Не угодно ли чаю?
— Чай не водка – много не выпьешь! — отрезал прапорщик, вызвав радостный смешок у гардемарина.
— Справедливое суждение, — согласился с ним лейтенант, — но все же до адмиральского часа еще далеко, так что попрошу чрезмерно не налегать.
Договорив, он кивнул своему вестовому и тот немедля наполнил стоящие перед молодыми офицерами чарки.
— А вы, Николай Николаевич?
— Воздержусь.
— Ну тогда, не пьянства для, но здоровья ради! — провозгласил Дмитрий и, чокнувшись с Майером, опрокинул в себя стопку.
Хлебное вино мгновенно впиталось в стенки желудка, как вода в иссушенную долгим зноем землю, но жизнь сразу же заиграла свежими красками, кровь быстрее побежала по жилам, а воздух из сухого и затхлого тут же стал свежим и прохладным. С таким самочувствием грех было не позавтракать и Будищев, с удовольствием взялся за немудреную закуску. Стол был, вправду сказать, небогат, но лепешки еще горячими, овечий сыр мягким, а жизнь прекрасной.