Наконец, он не выдержал повышенного внимания к своей персоне и бросился вон, провожаемый взрывом хохота. Смеялись все. Ржали как лошади драгуны и казаки, громогласно раскатывались артиллеристы, едва не падали с ног от смеха пехотинцы и даже Костромин, кажется, оценил спич своего недруга и скривил губы в недоброй усмешке.
— Что там происходит? — заинтересовался приступом веселья командующий и послал ординарца выяснить, в чем дело.
— Ничего особенного, ваше превосходительство, — объявил тот, когда вернулся. — Просто прапорщик Будищев перед Нехлюдовым извинился.
— Вот как? — удивился генерал и недоверчиво уставился на своего посланника, обоснованно подозревая, что тот рассказал далеко не все.
Покинув штаб, Дмитрий отправился в госпиталь. Что ему награды и чины? Что похвала Скобелева или козни Костромина? Он хотел видеть Люсию. Заглянуть ей в глаза, уловить слабый аромат ее кожи, почувствовать прикосновение рук и биение сердца. Раньше с ним такого не случалось и он, с недоверием прислушиваясь к новым для него ощущениям, старался понять, что же это?
Нельзя сказать, чтобы в палатах было тихо. Вовсе нет, одни раненые стонали, другие тихо бредили, а иные и не тихо, но вместе с тем, не было и тени того разухабистого веселья, которое охватило лагерь. Многие санитары, поддавшись этому соблазну, покинули своих подопечных и лишь три сестры милосердия не оставляли их. Подобно ангелам осеняли они своим присутствием эти мрачные своды, приносили питье, поправляли подушки, старались утешить потерявших надежду. Они, да еще отец Афанасий, были единственными свидетелями мук умирающих и еще живых.
— Потерпи, голубчик, — уговаривала Люсия молодого солдатика, лишившегося ноги. — Ты еще молодой, найдешь свое счастье.
— Куды мне, барышня, — едва не плакал тот, — ить я плотник! Таперича только на паперть.
— Зачем же так, — попыталась утешить она его, но не находила слов.
В самом деле, что знала она, росшая с детства в золоченой клетке о жизни простых людей? Прежде она видела их только в виде слуг, или приказчиков в модных магазинах, дворников или извозчиков. Что они делают, чем живут?
— Шли бы вы отседа, барынька, — прохрипел с соседней койки, старослужащий унтер, с простреленной грудью.
— Зачем вы так? — тихо спросила Люсия. — К тому же вам нельзя говорить.
— Ишь ты, на вы, как благородного, — осклабился тот.
Внутри него, с каждым словом и впрямь что-то булькало, на губах пузырилась кровь, но он все равно не унимался, все время повышая голос.
— Пожалеть нас пришла? Чистенькая да гладкая. Вот и шла бы к офицер