— Ну и вонь! — поморщился Будищев, спешиваясь.
— Я-я, натюрлих, — поддержал его курляндец, любивший при случае пожаловаться на походные тяготы. — Ужасный запах… и жара… и страна!
— Люди, бывавшие здесь прежде, — жизнерадостно возразил Студитский, — говорили мне, что после недолгого пребывания к этому воздуху привыкаешь, и он уже не кажется таким зловонным!
— Надеюсь, вы не собираетесь здесь надолго задерживаться?
— Разумеется нет, барон. Мы покинем это благословенное место, как только удастся провести вскрытие.
— Тогда не будем терять времени, — решительно заявил Дмитрий. — Для обороны эти места ещё хуже, чем для отдыха. Хотя, если поставить часовых на вон той возвышенности…
— Косподин кондуктор! — поспешил прервать его немец, ревниво относящийся к вопросам командования. — Вы есть – моряк и не знаете сухопутной службы, а потому…
— Да где уж мне, сиволапому, — ухмыльнулся в усы Будищев и помахал уряднику, дескать, делай, как знаешь.
Как только их маленький отряд добрался до места, доктор с двумя казаками отправился к могиле убитого курьера, а остальные отпустили лошадей в поводу, чтобы те могли немного попастись. Вооружившись лопатами, таманцы споро взялись за дело и скоро выкопали из земли своего павшего товарища. Лес в этих местах настолько редок, что никому и в голову не приходит хоронить покойников в гробах. Поэтому при погребении бедняги ограничились тем, что завернули его тело в большой мешок из грубой материи. Разрезав холстину, доктор тут же приступил к осмотру тела, а остальные, зажав носы, спешно отошли в стороны.
— Чего же не обрядили покойника? — мрачно спросил наблюдавший за этими манипуляциями Шматов.
— Во что? — пожал плечами Будищев. — Текинцы сам, небось, знаешь, раздевают убитых донага. А у солдат лишних вещей нет.
— Худо, наверное, эдак в земле лежать, — поежился Фёдор. — Еще раздавит…
— Вообще без разницы, — усмехнулся кондуктор. — Помнишь, сколько наших в Болгарии полегло? Там в гробах разве что господ офицеров хоронили, да и то не всех.
— Это верно.
Студитский тем временем закончил осмотр и, воспользовавшись ланцетом и длинными щипцами, извлек из тела покойного пулю. Очевидно, придя к какому-то определенному выводу, он спрятал её в платок и сделал казакам знак, дескать, можно закапывать.
— Что скажете, Владимир Андреевич? — поинтересовался моряк у подошедшего к ним врача.
— Выстрел произведен в спину из гладкоствольного пистолета в упор, — сухо ответил тот, вытирая платком руки.
— Значит, свои, — резюмировал Будищев, недобро усмехнувшись.
— А как узнали, что в упор? — почти благоговейно спросил Шматов.