— А правее взять? — спросил Ар‑Шарлахи, поскольку хозяин, судя по всему, заводил разговор именно с ним.
— Правее… — владелец каторги усмехнулся, колыхнув дыханием повязку. — Если правее — как раз на Шарлаха и накатишь. Ищи тогда правды! Особенно теперь, после указа…
Красная пустыня Папалан скалилась крупными обломками, дразнила миражами. Уже дважды надвигалось на каторгу сухое русло с грядой белых, как кость, барханов и, помаячив, снова втягивалось за ровный горизонт. Каторжане взирали на жестокие эти чудеса равнодушно — все знали, что до сухого русла ещё идти да идти. Морок — он и есть морок…
Пожалуй, один лишь придурковатый косоплечий подросток, изнемогающий с непривычки за третьим брусом, каждый раз с надеждой въедался глазами в невесть откуда возникшие здесь пески.
— Что за указ, почтеннейший? Какой-нибудь новый?
Хозяин насупился и некоторое время шёл молча. Скрипел щебень, ныла задняя ось, горячий ветер трепал края полога.
— Государь наш, непостижимый и бессмертный, — не разжимая зубов, сказал наконец хозяин, — изволил издать указ, что разбоя в подвластных ему землях больше нет.
От изумления у Ар‑Шарлахи даже усталость прошла.
— Как? — выдохнул он в полном восторге.
— А так, — буркнул хозяин. — Тот же, кто утверждает, что каторга его была разбита и ограблена, есть клеветник и подлежит наказанию.
Некоторое время шли в оторопелом молчании. Потом весь борт разом приглушённо загомонил, зашептался:
— …Это что же теперь?..
— …И не пожалуешься?..
— …Н‑ну, скарабеи, дела‑а…
— А велико ли наказание, почтеннейший? — громко спросил кто‑то с левого борта. На той стороне тоже, оказывается, прислушивались к разговору.
— Судно и товары — в казну, — сухо отвечал хозяин, — а самих — на ртутные рудники, щиты зеркалить.
— Ох‑х… — вырвалось испуганно сразу из‑под нескольких повязок. Рудников боялись. Уж лучше на цепь в боевую каторгу — во тьме, духоте и вони толкать ногами перекладины ведущего барабана…
— Жаль… — звучно и задумчиво молвил Ар‑Шарлахи. И выдержав паузу, пояснил в наступившей тишине, нарушаемой лишь скрипом щебня да поскуливаниями задней оси: — Жаль, что, будучи пьян в порту Зибры, прослушал я оглашение великого этого указа…
Хозяин заморгал и уставился на Ар‑Шарлахи. Боязливо прыснул подросток за третьим брусом. На левом борту кто‑то загоготал в голос.
— Нет, право! Божественная мудрость нашего государя подчас страшит меня, а подчас ужасает, — чувствуя приступ вдохновения, невозмутимо продолжал Ар‑Шарлахи. — Посудите сами, сколько бы денег и войска потратил иной правитель, дабы смирить разбой в пустынях! Государю же это стоило пергаментного свитка и собственноручной подписи… Всего один росчерк — и вот он, долгожданный покой Пальмовой Дороги! Во‑первых, ни единой жалобы. Во‑вторых, кто же теперь даст себя ограбить? Отныне уже не купец будет бояться разбойника, но разбойник — купца…