После школы я пошел в армию, так хотел отчим, считавший, что военную карьеру нужно начинать с нуля. Для меня практически ничего не изменилось, за исключением того, что свою комнату я сменил на казарму. После армии я окончил военное училище и в свои двадцать восемь лет был уже опытным, обстрелянным офицером, когда поступило новое предложение. Спросил совета у своего отца, тот дал добро, после чего я поступил и закончил спецшколу, став «специалистом широкого профиля». Вся моя последующая жизнь пошла по накатанной колее: мне ставили задачу, я ее выполнял.
Мои детские воспоминания, что остались в памяти, отвратили меня от создания семьи. Преподавателей, а позже и начальство, такая постановка вопроса вполне устраивала. Как мне как-то сказал один из преподавателей: «Неуязвим тот, кто ни к кому и ни к чему не привязан».
Мой обширный опыт включал в себя двадцать три года участия в спецоперациях по всему миру, как в составе группы, так и в одиночку, создав уникальный сплав разведчика и бойца. Работать приходилось и в горах, и в джунглях, и в городах. Как-то в разговоре со своим коллегой, хобби которого были древние самураи, я услышал и запомнил одну его фразу: наша работа даже рядом не стояла с «кодексом чести самурая». Мне бы рассмеяться над его словами, но я тогда даже не улыбнулся, так как за годы своей военной карьеры сумел совместить понятие «война» со словом «работа», а слово «убийство» у меня осталось для гражданской жизни. Даже в этом случае так считал не я, а уголовный кодекс. Исторического хобби, как у моего коллеги, у меня не было, и большую часть своего свободного времени я посвящал тому, что считал неотъемлемой частью своей работы, рукопашному и ножевому бою. Так и прошла моя жизнь, полностью отданная служению Отчизне, завершившись – неожиданно и банально – на больничной койке.
Я стоял перед открытой дверью, нет, скорее, это был проем, из которого бил серебряный свет, заливавший все вокруг меня, но при этом он не слепил. Я знал, что мне надо идти вперед, но почему-то замер в непонятном для меня ожидании. Ваш выбор. Это были не слова, а понимание того, что мне предстоит сделать. Потом появился образ женщины. Она была чуть выше среднего роста, темноволосой, синеглазой, стройной. Очень красива. Причем ее красота была не яркой и вызывающей, а мягкой и спокойной. Я уже тонул в ее взгляде, как вдруг неожиданно увидел несколько расплывающееся перед глазами лицо мужчины.
– Вадим Андреевич, голубчик, вы…
Надо мной нависла чья-то плотная фигура, в бело-грязной рубашке, от которой просто отвратительно пахло. С шеи на веревочке свисал крестик. Прищуренные близорукие глаза мужчины вглядывались в меня с каким-то непонятным изумлением. В следующий миг раздался металлический скрежет и в полутьму ворвался поток солнечного света. Я закрыл глаза.