Понимаете, о чем я?
— Боюсь, что нет. Дайте посмотреть.
— Нет. Не могу. Это личное.
— Когда кого-то убивают, — сказал Аллейн, — ничто не является личным.
— Вы не можете меня заставить.
— Мог бы, и очень легко, — ответил он и подумал: и как, черт подери, это выглядело бы при дальнейших разбирательствах?
— Вы не понимаете. Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Вы не поймете.
— А вы попробуйте рассказать, — сказал Аллейн и сел.
— Нет.
— Вы ведь знаете, что это упрямство не пойдет вам на пользу. Если то, что находится в этом конверте, не имеет отношения к делу, его не станут к этому делу приобщать. Ведя себя подобным образом, вы заставляете меня думать, что содержимое конверта к делу все-таки относится. Вы заставляете меня думать, что истинной целью вашего прихода сюда было не уничтожение оперы: вы пришли, чтобы снова завладеть этой открыткой — если это действительно она.
— Нет. Нет. Я правда собираюсь сжечь сценарий. Я принял решение.
— Оба экземпляра?
— Что? Да. Да, конечно. Я ведь так и сказал. Оба.
— И где именно находится второй экземпляр? Не здесь?
— В другой комнате.
— Ну давайте же, — сказал Аллейн без злости. — Ведь второго экземпляра не существует, так? Покажите мне, что у вас в кармане.
— Вы припишете мне… всякое.
— Я не обладаю воображением такого рода. Спросите лучше себя, что я, скорее всего, стану вам приписывать из-за вашего упорного нежелания показать мне содержимое этого конверта.
Он подумал о том, что он действительно мог бы сделать, если бы Руперт и в самом деле стал упорствовать. Поскольку у него не было полномочий завладеть конвертом силой, он представил, как проведет в комнате Руперта остаток ночи и часть дня до возможного прибытия полиции, держа его под нелепым наблюдением. Нет. Лучшее, что он может сделать — вести себя в этой ситуации как можно сдержаннее и верить в удачу.
— Мне бы очень хотелось, — сказал он, — чтобы вы судили об этом благоразумно. Взвесьте все. Спросите себя, к чему обязательно приведет ваш отказ, и ради бога, выкладывайте все, и пойдемте поспим хотя бы остаток этой бесконечной ночи.
Он видел, как рука Руперта шевелится в кармане, и слышал хруст бумаги. Он подумал: а не пытается ли тот по глупости порвать конверт. Он сидел молча, читал благожелательные сообщения, приколотые вокруг зеркала Соммиты, и вдыхал столетний фимиам гримерной полки. Он даже некоторым образом почувствовал себя как дома.
И тут Руперт внезапно протянул ему конверт. Аллейн взял его. Он был адресован Соммите и аккуратно подписан казавшимся женским почерком; Аллейн подумал, что в нем, наверное, лежит одна из поздравительных открыток. Он достал то, что находилось в конверте: смятый уголок, оторванный от нотного листа.