Джордж Бернард Шоу считал старорежимную систему наказаний менее унизительной, чем ее современный аналог, на том основании, что прежняя система представляла страдания жертвы публично, вместо того чтобы скрывать их. Современная же система выводит преступников из поля зрения общественности, тем самым мешая другим людям разделить их боль. Безразличие к страданиям человека выталкивает его за пределы общества. Следовательно, нам следует проводить значимую границу между жестокостью и унижением: центральным фактором в досовременной системе наказания была жестокость, тогда как нас интересует другой аспект, унижение.
Необходимо сделать еще одно предварительное замечание к нашей нынешней теме – отношение достойного общества к наказанию, отсылающее опять же к Мишелю Фуко, которое в дальнейшем должно послужить чем-то вроде предупреждающего знака. Речь идет о том факте, что в исторической перспективе необходимость наказывать людей была мотивирована чем-то иным, нежели современная чувствительность к чужой боли, приобретенная нами совсем недавно. Реформы в области карательного правосудия, основанные на требовании человечного отношения к преступнику, стали следствием перемен в экономике наказания. С одной стороны, старый режим вел себя крайне жестоко и бесчеловечно по отношению к приговоренным преступникам, но, с другой – он был весьма терпим к правонарушению. Эта терпимость объяснялась не только особыми привилегиями знати, но и терпимым отношением к противоправному поведению со стороны нижних классов общества, отношением, в основе которого лежало специфическое, неморалистическое восприятие незаконной деятельности. Подъем буржуазии и ее способов ведения дел создал потребность в жестких запретительных мерах, направленных на защиту бизнеса и повышение его эффективности. А вслед за этим возникла и необходимость наказывать нарушителей закона всякий раз, когда те преступали закон, причем наказывать по одним и тем же правилам.
Таким образом, потребовалось, с одной стороны, ограничить варварские методы наказания, а с другой – расширить те области, в которых каралось преступление закона. Отношение к наказанию изменилось не только из‐за перемен в моральной чувствительности, но и – а может быть, прежде всего – в ответ на экономические и социальные потребности. Эти перемены зачастую маскировались заботой о «человечности» системы наказания, но нам следует помнить об опасности идеологизации исторических представлений о допустимых границах наказания. Впрочем, даже если признать правоту Фуко в том, что мотивы для «гуманизации» системы наказания были не слишком благородными, это не отменяет нашего требования: достойное общество должно быть основано на признании человеческого достоинства своей главной ценностью, а не на защите интересов общества респектабельного, которое не обязательно будет достойным. Другими словами, наш пристальный интерес к политике наказания в достойном обществе отталкивается от представления о том, что эта политика должна быть тщательно скорректирована с поправкой на необходимость учитывать чувство человеческого достоинства.