Уильям почувствовал солоноватый вкус слюны во рту и сплюнул кровь.
«Так и есть зуб выбит».
Он пощупал десну языком и скривился. Оробат терпеливо ждал.
– Долг.
– Что?
– На мне долг, – Уильям мстительно улыбнулся, но улыбка была вымученной и болезненной. – Вам нужен ордер. Но вы его не получите. Можете меня пытать, убить, даже заставить передать его вам, но он у вас не останется. Свирт не мне передал свой долг. Он передал его другому человеку, а тот мне. Я был ему должен.
Оробат нахмурился. Он держал в руке амулет правды, взятый из вещей Уильяма. Сыщик посмотрел на амулет потом покосился на стол. Его вещи лежали в сумке на пыточном столе. Амулет не светился.
– Кто этот человек? – раздельно по слогам спросил мнимый торговец.
– Да пошел ты… – тихо отозвался Уильям и отвернулся.
– Я пойду, Уильям, а вы останетесь здесь с палачом. Спасибо, что рассказали правду. Но сожалею, что не всю. вас будут мучительно долго бить. Мы не торопимся. Вы сами скоро попросите, позвать меня, чтобы рассказать правду. – Оробат повернулся к палачу. – Бей его так, чтобы было больно, но чтобы не калечил. Сменяйся с напарником и не доводите парня до бессознательного состояния. Он должен постоянно чувствовать боль… Короче, сломите его волю, но не сильно усердствуйте. Все понятно?
– Не беспокойтесь, ваша милость. Все сделаем как надо. Я потомственный мастер.
– Ну вот и хорошо.
Оробат ушел, а для Уильяма началась нескончаемая череда избиений, боли и животного ужаса. Сначала он стоически молчал, потом стал постанывать. Через два часа он уже орал охрипшей глоткой. Его били и били, затем давали отдохнуть. Потом опять били. Били кулаками. Стегали кнутом. Подходили и замахивались и иногда не били. Уильям пребывая в полном сознании, стал весь сжиматься и испытывать непередаваемый ужас перед подходящим мастером пыток и той болью, что он приносил с собой. А тот был весьма изобретателен. При этом разговаривал с пленным как со своим товарищем:
– Тебе, любезный, повезло, что ты достался мне. Поверь… – Палач при этом выбирал иголки для того чтобы сунуть под ногти. – Если бы ты достался моему отцу, то остался бы без мяса, он работал грубовато. Все больше на кнут надеясь. Но пытки, мой друг, это искусство… Как ты думаешь, эти иглы подойдут? Молчишь значит согласен. Я тонкие выбрал…
В другой раз он брал напильник и рассказывая, что он будет делать, вставлял в рот пленному деревянный распорный клин и методично точил зубы.
– А зубки-то у тебя не гнилые, – приговаривал палач, не слушая мычания Уильяма.
Его воля, его чувства были смяты и разодраны в клочья. Он не ожидал, что так быстро сломается. К вечеру он взмолился.