На мгновение из глаз Рокоссовского исчезла приветливость и Роммель увидел в них то же пламя ненависти.
— Многие в России против того, чтобы отпускать немецких солдат. Считают, что всех вас надо приставить к рабскому труду, сделать, как они говорят, "мулами Жукова". Заставить до смерти отрабатывать нанесённый ущерб. Президент с этим не согласен. И было бы весьма мудро сделать так, чтобы он не передумал. Спасибо, Катя.
Девушка принесла стопку папок. Рокоссовский взял ту, на которой была надпись "21-я танковая дивизия" и начал бесшумно листать. Тишина в деревянном доме подавляла. Маршал читал, Роммель обдумывал услышанное, а женщина в форме смотрела на немца так, будто надеялась убить его яростью взгляда.
— Это приемлемо. Как раньше договорились, пять тысяч рядовых и унтер-офицеров будут освобождены и направлены в Швецию. Исключение составляют люди из вот этого списка. По мере расформирования их подразделений техника передаётся нам, а деятельность старших унтер-офицеров и офицеров будет расследована. Я не могу и не хотел бы говорить за НКВД, но думаю, большинству из них бояться нечего. Теперь о чёрном. Есть часть, которая интересует нас больше прочих. Бригада "Дирлевангер"[37]. Их послужной список таков, что сам сатана готов скорбеть над их жертвами.
Роммель кивнул. Он видел документы бригады и догадывался, что она окажется в первых рядах списка.
— Забирайте, конечно. Правда, кто-нибудь из них на момент передачи может быть мёртв. Вы не будете возражать?
— Как говорят американцы, "Разыскивается живым или мёртвым". Лишь бы доставили. Но если кого-то на самом деле пристрелите, то хотя бы тело отдайте. Для сверки со списками.
— Маршал, я просто обязан это сказать… Мы, Вермахт, полагали, что наши руки остались относительно чистыми. Насколько это возможно на войне. Всё зло списывалось на СС и такие части как "Дирлевангер". Я больше не могу заниматься самообманом. Наши руки точно так же заляпаны кровью, просто мы отрицали очевидное. Окончательная ответственность за деятельность армейской группы "Висла" лежит на мне. Я полностью принимаю её и готов отвечать по полной. Более того, я на этом настаиваю.
— Ответите. Но… я вышел из польской католической семьи и скажу, что признание вины – первый шаг к искуплению. А вины на этой войне хватило на всех.
Роммель расслабился. Это правда. Признание действительно облегчало душу. Он чувствовал, как постепенно спадает тяжкий груз.
— Можно попросить о личном? Моя семья жила в Мангейме. Если кто-то выжил, получится отыскать их через Красный Крест?