В русском штабе его окружили пехотинцы, глядя с холодной, всеобъемлющей ненавистью. Он уже видел такое прежде, во время первого визита, но тогда отнёс это на отголоски войны. Ужасное чувство – осознать, что эта ненависть заслуженна. Он с облегчением вошёл в кабинет, где ждал Рокоссовский.
— Фельдмаршал, у меня для вас хорошие новости. Шведы готовы принять первые пять тысяч ваших людей как беженцев. Они даже отправляют судно, один из балтийских паромов. Финляндия и Норвегия тоже передали, что примут по пять тысяч, но пока не подтвердили. Теперь ваш ход.
Роммель достал из портфеля три папки.
— 21-я танковая дивизия. Большую часть войны они провели во Франции, как оккупационная часть. Во время боевых действиях задействовались в основном для штурмов и контратак, против партизан не использовались. Ничего особенного на них я не нашёл. Предлагаю начать с танкового полка, потом с артиллерийского. Если на этом пять тысяч ещё не наберётся, включаем два полка мотопехоты. Это старое подразделение, входило в Вермахт и получало меньше пополнений, чем большинство.
Роммель обратил внимание, что части, которые получали много новобранцев, полны фанатиков с промытыми в Гитлерюгенде мозгами. Натворили они достаточно, чтобы можно было через одного потрошить заживо.
Рокоссовский кивнул и о чём-то переговорил с одной из оставшихся в кабинете женщин. Та остро смотрела на фельдмаршала.
— Теперь я понимаю, почему вы нас ненавидите.
Русский военачальник глянул на него.
— Вы имеете в виду немцев? И почему мы вас ненавидим?
— Я увидел, что мы сделали. Мне хватило того, что есть в наших собственных рапортах и докладах. Нам нет прощения, и я на него не рассчитываю.
— Немцы, немцы… Война – не игра. Это невообразимый ужас в чистом виде. Возможно, мы это забыли, но генерал ЛеМэй нам напомнил. Хотя ненавидим мы вас не из-за войны. Хотите узнать, за что?
Роммель кивнул.
— Вы были так богаты и так обеспечены. У нас не было практически ничего. Бойцы стрелковых дивизий, фронтовики, пришли в армию из колхозов. И даже это "ничего" стало для них улучшением. А вы явились в нашу страну и отняли то малое, что имелось. Что не смогли отнять – уничтожили. Два голодных крестьянина, подравшихся из-за пшеничного клина на поле, могут бороться безо всякой жалости. Кусаться, ставить друг другу фингалы под глазами, драться с отчаянием, но без ненависти. А когда богатый капиталист отнимает у бедняка корку хлеба, откусывает, выбрасывая остальное в грязь… тогда сердце заполняет самая чёрная ненависть, какую только можно вообразить.