Но доктор не слышал её мольбы. Должно быть, он умел читать мысли только психически больных людей. Мысли же так называемых «здоровых» (доктор всегда усмехался, услышав это слово) были ему недоступны. Точнее, просто неинтересны. Может, он и смог бы их читать. Если бы захотел.
Но доктор уже вычеркнул «здоровых» из списка психогенераторов новой реальности, а потому мысли их воспринимал лишь как фоновый шум, загрязняющий пространство ноосферы. И не тратил энергию на бесплодные попытки дешифровки «белого шума».
Балицкий болезненно поморщился, глянул укоризненно на Наталья Петровну…
«Я же просил — не мешать! Слишком много эмоций… Ещё один всплеск — удалю из зала. Придите в себя!»
…и продолжил:
— Вы другие. Вы — волчья стая. Вы связаны друг с другом. Вы действуете в разных местах, но синхронно и по одному плану. Вы чувствуете присутствие друг друга, даже если между вами расстояния в десятки километров. Ваш прыжок — волчий, резкий. Вы — оборотни. Вы носите на себе человеческую кожу как истончившуюся, гниющую шкуру, которая слетит с вас при первом же броске. Ваш облик человека — маскировка, камуфляж. Она позволит вам подобраться вплотную к добыче. Она, а не засадная тактика леопарда. Не ошибитесь, выбирая зверя. Волки! Волки!
Марсель прижался к полу. Он царапал доски, ногтями сдирая краску.
— Вильгель! — крикнул доктор.
Вильгель наклонил голову и обнажил зубы.
— Что в чаше? Что7 Что там?!
— Варенье! Варёные руки! Ноги! Сладко…
Вильгельм сложил ладони лодочкой и поднёс ко рту.
— Пробуй! Пей! Ешь! — приказал доктор.
Зрелище звериного пира было невыносимым для человека.
Наталья Петровна прислонилась к стене.
Ноги её ослабели, и омертвляющий холод ледяной водой пополз вверх, поднимаясь всё выше и выше, захватывая тело, до пояса, выше, выше — подбираясь к сердцу.
Она чувствовала страшное трупное окоченение, остановку когда-то живого потока в артериях и венах, словно пережаты были сосуды и кровь остановилась.
Она видела, что занятия, проводимые доктором, раз от раза становятся всё более странными, шокирующими, пугающими. Ей казалось, что привыкла она ко всему… Ко всему. Что может сотворить жестокий доктор.
Но этот кошмар…
Больные мочились в чашу. Грызли руки. Бились в припадках. Пили собственную кровь и размазывали по лицу мочу.
И смеялись однообразным, непрерывным, издевательским, раздирающим душу смехом.
Доктор, подогнув ноги, спокойно сидел в стороне. И смотрел на часы. Губы его двигались едва заметно, словно отсчитывал он секунды безумия.
«Как он может? Он! Он — гений, он… Совершенный! Он же плодит демонов! Как он может!»