Но потом всё-таки отчасти согласился:
— С нашей, конечно, помощью…
А потом, словно очнувшись от самодовольного забытья, скомандовал:
— Глак, Тейкон, осторожно подберитесь к вертолёту! Близко не подходите, может взорваться. Гляньте, кого они там везли. Может пригодиться для штаба…
«Если, конечно, в штабе нас когда-нибудь дождутся…»
Дождавшись, когда помощники отойдут подальше, Касси повернулся к девушке и сказал:
— А вы, Эйни, уж простите, будете мне помогать. В неприятном, но очень нужном деле…
— Каком? — тихим голосом спросила Эйни.
Она стояла в молчании и задумчивости, совершенно не разделяя общих восторгов по поводу такой массовой гибели «серых».
Не отводя глаз, смотрела она на разгорающийся огонь, и лицо её было печальным, а взгляд — отсутствующим.
Нет, она не испытавала жалости к карателям. Она слишком хорошо знала, на что они способны. Она слишком хорошо знала, с какой тщательностью и отточенным профессонализмом «серые» готовят расстрельные рвы, рядами строят приговорённых, заправляют пулемётные ленты, щёлкают затворами тащетльно смазанных и пристрелянных пулемётов, а потом — засыпают тела хлоркой и известью, ровняют землю на заполненных рвах.
И готовят бочки с напалмом для опустевших домов.
Она не жалела. Никого из погибших.
Просто кровь её отчего-то стала холодной и медленной. И внутри, где-то там, где, кажется, должна быть душа… Кажется…
— Эйни! Эйни!
Касси осторожно тронул её за локоть.
— Эйни, приди в себя. Ты же сама просила…
— Да, — прошептала Эйни.
«Неужели я переоценила своё желание мстить? Неужели даже такая война не ожесточит меня… настолько? Не ожесточит до равнодушия?»
— Я слушаю… я всё слышу…
— Мне нужна твоя помощь, — повторил Касси. — Мы сейчас пойдём вниз по склону. Навстречу Глаку и Тейкону. И будем собирать оружие. И главное — боеприпасы. Надо будет осматривать подсумки… Эйни, слышишь?
Девушка опустила голову.
— Подсумки, ранцы… всё, что можно. Нам нужно оружие, Эйни. И еда. У карателей наверняка есть и то, и другое. Нам предстоит длительный переход, Эйни. Ты понимаешь меня?
Эйни кивнула, не поднимая головы.
«Беда прямо с этими выскочками, из гражданских», — с нарастающим раздражением подумал Касси.
Он поставил автомат на предохранитель и выключил всё ещё горевший фонарик (теперь и без того было светло).
И услышал тихий шорох за спиной.
Касси резко развернулся, пригибаясь, и потянулся к затвору.
— Не стреляй! Не стреляй, Касси…
— Боги мои! — воскликнула очнувшаяся от забытья Эйни.
Она подбежала к Касси.
— Это же наш, это же…
Из тени деревьев на освещённый пожаром край обрыва медленно, еле переставляя подгибающиеся от усталости ноги, вышел грязный, перемазанный глиной, песком и мелкой каменной пылью, чуть живой, но всё-таки живой — Легерт.