«Он что, и впрямь испугался за меня? — с удивлением подумал Каэ. — Боится один остаться?»
— Сам, — повторил Каэ. — Сейчас не могу… доверить всё — автоматам. У них программа спасения для стандартных операций. А здесь…
Он попытался подобрать подходящее слово, но не смог и лишь махнул рукой.
— Подготовь скафандр с защитой для выхода и двух спастелей для подстраховки. Каналы связи со спасателями переключи на меня. Я буду управлять ими дистанционно.
Компьютер замолчал ненадолго, и Каэ показалось, что из динамиков послышался тихий и горький вздох.
— Порт разрушен, — снова попытался образумить его компьютер. — Я не смогу пристыковаться. Даже с помощью гибкого рукава.
— Сам долечу, — ответил Каэ, глянув на показания датчика расстояния до «Декрона». — Недалеко, топлива в ранце хватит. В крайнем случае, спасатели вывезут. Или ты вытащишь… Проследи за мной, «Тритис»!
— Как обычно, — ответил компьютер.
Каэ хлопнул ладонью по спинке кресла и пошёл к выходу.
— Всё! Приступаем!
— Мозг «Декрона» мёртв, — тихо сказал ему вслед компьютер.
И Каэ почувствовал, что голос его дрожит.
— А вот после этого меня из мастерской и попросили. Вон, стало быть… И это справедливо, ты мне скажи?
Пилот неодобрительно посмотрел на изрядно надоевшего ему Эшбера.
Неугомонный охранник, получив нагоняй от сержанта, покинул пассажирский салон и, презрев все данные ему инструкции, забрался в пилотскую кабину.
Пилоты, бывшие транспортники из метрополии, лишь недавно спешно переброшенные по запросу жандармерии (которой армейское командование упорно не выделяло транспорт для перевозки заключённых), по сути — гражданские лица, плохо ориентировались в чинах, званиях и ведомственной принадлежности служащих Сил Порядка, и потому любого человека в форме воспринимали как потенциального начальника (ведь кому попало оружие не доверят!) и, может быть, даже очень важную персону.
Честно говоря, пилоты были просто запуганы рассказами о жестокой войне на дальней космической окраине, о кровожадных дикарях-аборигенах с планет Тёмного пояса, и (это было особенно неприятно слышать!) о постоянных обстрелах вертолётов Республики и печальной участи сбитых лётчиков.
Поэтому подсознательное, с детства привитое и в условиях войны особенно обострившееся уважение к людям в форме в соединении с неотвязно преследующим страхом превратилось в какое-то особое чувство, сочетание испуга, ощущения близкой и едва ли не верной гибели, и в то же время какой-то почти религиозной веры в то, что само пристутствие рядом людей в форме непременно каким-то чудесным образом приведёт всех к обещаному командованием спасению.