Наташе даже в голову не пришло, что до сих пор хрупкое благоденствие их семьи держалось на ее плечах. Это она вставала до зари и спешила прибрать участок. Андрей если и выходил изредка, то так — размяться. Или когда она уж очень себя плохо чувствовала. Только последние два месяца, когда Наташа носила дитя, он старался оберегать ее, беря на себя утренний труд. А она мучилась угрызениями совести, оставаясь нежиться дома под одеялом и испытывая к Андрею нежную признательность.
— Ничего, Андрюш… Что-нибудь придумаем… — виновато сказала она.
— Да что тут придумаешь? — раздраженно буркнул Андрей. — Я узнал, шестьдесят рублей стоит квартиру снять. Да и то на окраине и без телефона.
— Но мы же жили без телефона, — заметила Наташа.
— Да, но в центре! — воскликнул он. — А представь, сколько придется до института добираться откуда-нибудь из Отрадного? Там и метро-то нет.
Наташа кивнула и тяжело оперлась на его подставленную руку.
Итак, у нее больше не было дома. Никакого. Нигде… Там — пепелище… здесь — катись на все четыре стороны… А она так спешила, торопила поезд, чтобы укрыться за ставшими родными стенами их «дворца» и хоть чуть-чуть почувствовать себя защищенной…
Иван Лукич Козлец ерошил свою разномастную бороденку. Ему было нестерпимо жаль бедную девчонку… Но что он мог поделать? Его уже некоторое время осаждали несколько претендентов на почетную дворницкую должность желающие решить свой жилищный вопрос за счет подведомственной ему жилплощади.
Он бы оставил Наташу и дальше в столь драгоценном полуподвале… Но его чистоплотная душа кровью обливалась при виде неметеных участков. Да и районная комиссия уже сделала замечание. А замечаний и указаний Иван Лукич терпеть не мог.
По-хорошему, конечно, пацан ее вполне мог бы веничком помахать, не все ж девке-то надрываться. Да занятой он, едрить его в корень! Чистоплюйский мальчишка. Баловень.
Иван Лукич не понимал, почему Андрей вызывает в нем такое глухое раздражение. Наташа, напротив, будила в нем удивительно теплое чувство. Как внучка, что ли?
Она стояла перед ним в его кабинете, такая худенькая, осунувшаяся, печальная. А он ругал себя за бесчувственность. Да если б эта чертова квартира была его личной! Да разве б он когда-нибудь…
— Я все понимаю, Иван Лукич, — тихонько говорила Наташа.
Понимает она! Он злился на себя и, еще пуще терзая несчастную бороду, выдирал клочки.
— Вы подождите пару деньков… Я что-нибудь подберу, и мы сразу съедем, — она просительно посмотрела на него. — Только пару деньков… Пожалуйста…
«Да живите вы сколько влезет!» — чуть не воскликнул Иван Лукич. Что ж он, изверг, что ли? А вслух сказал, медленно подбирая каждое слово: