Рука жены была такой тонкой, почти прозрачной, невесомой! Если бы не пульсация проступивших на ней голубоватых прожилок, то могло бы показаться, что в ней вовсе нет жизни. Захотелось поднести ее к губам и согревать, согревать дыханием.
Так он и сделал.
И вдруг услышал незнакомый, еле слышный голос, точно шелест осенних листьев, гонимых ветром:
— Прости меня, Андрюша. Я его не уберегла.
Все застыло у него внутри.
Она просит прощения!
Она, в ком едва теплится жизнь!
Она, кого он должен носить на руках, выхаживать, оберегать, лелеять!
Это немыслимо.
Он поправил ее мокрую, слипшуюся от пота, нерасчесанную челку:
— Это ты прости меня, Татка. Я не уберег тебя. Наташа прикрыла глаза.
Это первое короткое объяснение, которым они обменялись вместо приветствия, оказалось для нее слишком утомительным. Оно забрало все ее силы.
Казалось, она уснула.
Андрей понял, что ему пора уходить, и стал быстро, стараясь не шуметь, выставлять на тумбочку и на стол все, что принес в чемоданах: фрукты и соки от Вианы, повидло и всевозможные домашние печенья и пироги от тети Клавы, пластины сотового меда от Ивана Лукича.
Вынул он и свой собственный подарок. Это было маленькое круглое настольное зеркальце в красной пластмассовой оправе: взамен золотистого настенного чешского зеркала, разбитого им.
Покупая зеркальце, он думал порадовать жену, утешить ее.
Но сейчас, глядя на ее обескровленное, жалкое лицо, понял: не нужно ей видеть себя в таком состоянии. Это только усугубит ее боль и может пагубно сказаться на здоровье, и без того подорванном.
Подумав, он засунул подарок в ящик тумбочки, в самый дальний угол. До лучших времен.
Уже собираясь выйти, он бросил на Наташу прощальный взгляд.
И она, будто почувствовав, тихо произнесла, не открывая глаз:
— А маму-то похоронили без меня…
Наташа выкарабкивалась медленно.
Чуть ли не ежедневно состояние ее здоровья лично проверял главный врач клиники. Он строго выговаривал сотрудникам отделения, где лежала больная Денисова, за слишком малые сдвиги в ее выздоровлении.
Рядовые врачи недоумевали: родственница она ему, что ли? Почему он так в ней заинтересован? Ведь прежде он почти никогда сам не ходил по палатам, занимаясь в основном административными делами.
Никто не знал о звонке, разбудившем его однажды ночью.
Ничего об этом не знали и Наташа с Андреем.
Они просто опять были вместе.
Но между ними теперь как будто стоял невидимый барьер, мешавший настоящей, открытой близости. И хотя они об этом никогда больше не заговаривали, оба знали: этим барьером был их несуществующий ребенок.