— Потом, потом, — отмахнулся Рэнсон и вошел в палату. Бертуччи следовал за ним неслышной, но неотвязной тенью.
Внутри было ещё темнее, чем казалось при взгляде на дисплей. Возможно, это создавало определенные трудности для людей, к которым можно было причислить и Тима Стефанидеса. Но для Рэнсона скудное освещение отнюдь не являлось проблемой, и он едва сдержался, чтоб не поморщиться: выглядела Лана Дитц скверно.
По какому принципу выстраивал её организм очередность адаптации к новым параметрам, знал только он один, да, еще, возможно, Баст. В частности, шрамы и следы ожогов исчезли с кожи бесследно, но сама кожа ещё не подтянулась в соответствии с уплотнившимися мышцами. Да и цвет кожи… лежащая на высокой кровати девушка чем-то напоминала сейчас полураздавленную медузу.
Дети, к которым Зов пришёл вовремя, приходили в себя быстро, а тут, видимо, следовало сделать поправку на возраст. Да, Зов, Зов, и плевать на "гиксоса", Мигель Рэнсон не мог ошибиться! Но что же делать-то, а? Как минимум — не молчать. И он заговорил.
Несколько минут спустя Конрад Дитц вскочил на ноги, выматерился — от души и во весь голос — и тут же виновато умолк, увидев, как, зажимая руками уши, почти подскочила на кровати его дочь. Практически невидимый в темноте Рипли, такой же черный, как ладно сидящая на нем форма Галактического Легиона, зло оскалился, но заговорил предусмотрительно тихо:
— И что всё это означает?!
— Не знаю, — прошипел Бертуччи. — Никакой логики…
— Ну почему же? — хрипло рассмеялась Лана, и все обернулись к ней.
Рой вдруг виновато подумал, что, несмотря на многолетнее знакомство, до сих пор где-то на подкорке числит свою пациентку никчёмой. Вещью. Кем-то, кому по статусу не полагается понимать происходящее вокруг и реагировать на него.
— Всё логично, господа!
Она смотрела на собравшихся странным, чужим взглядом и говорила медленно, словно прислушивалась к чему-то, неслышному для остальных. Голос слегка просел — так мог бы говорить мужчина, пытающийся выжать из женских голосовых связок привычный тембр и интонацию.
— Любому устоявшемуся обществу нужны парии. Те, чьей участью матери пугают детишек: "Будешь плохо кушать — вырастешь никчёмой!". Да и вообще тенденция опасная.
— Ты думаешь… — подался вперед Дитц.
— А что тут думать? С каждым годом никчём рождается все больше. И все больше их выживает, и доживает до зрелости. В основном мужчин, конечно. Большинство женщин, я думаю, затрахивают до смерти ещё девчонками. Если Зов возможен в девять лет — то почему не в девятнадцать? Почему не в двадцать пять? Если смена зубов ни при чем — нас нельзя продавать и покупать, использовать в качестве живых макивар и стерилизовать, безнаказанно убивать и насиловать. Появись вдруг у никчём перспектива, кто их удержит?.. Мы ведь мрины. Неполноценные, да — но мрины. Это была угроза, джи Бертуччи, вы правы. Интересно, сколько таких "врачебных ошибок" уже "исправили" "гиксосы"?