Резкий выдох заставил ее обернуться. Дима ошарашено замер в проходе. Смущенно Марина отвернулась и спряталась под простыней с головой.
Аскендит взял себя в руки и, поставив набор акварели на подставку, приблизился к свертку на кушетке.
Он прикоснулся там, где должна была быть голова Марины.
– Я… Мне так стыдно, я просто подумала…
– Я даже мечтать не смел, – перебил ее Дима. Марина выглянула из своего укрытия. Пунцовая как рак, она встретилась с потемневшими глазами Димы и сглотнула. Он приблизился, и его влажные губы накрыли ее.
С трудом оторвавшись от Марины, он вскочил и понесся к мольберту. Она медленно открыла глаза.
– Откинься, – скомандовал Дима. Напряженно Марина прилегла. Простынь соскользнула и грудь оголилась. Рука дернулась, чтобы прикрыться.
– Оставь, прошу… – глухая хрипота выдала его волнение. Девушка сглотнула и, выдохнув, вернула руку на подушку.
Все это казалось ей дикостью, он одновременно возбуждало.
Дима схватил карандаш и сделал набросок. Его глаза, подобно руке, ощупывали лицо, шею, ключицу, руки, грудь, бедра, проглядывающие сквозь тонкую материю, ноги.
Он рисовал, а Марина с каждой минутой расслаблялась. Она раскрепощалась и уже следила, как он оглядывает грудь. Взгляд его темнел, наполняясь вожделением. Рука повторяла округлые штрихи соска, и Дима двигался дальше.
Марина закусила губу, чувствуя, как нарастало напряжение в воздухе. Он рисовал ее, а она запечатляла в памяти, как он прищуривается, проводя взглядом по ее телу, и как сосредотачивается на одной точке.
Он схватил кисть и все поменялось. Его движения стали быстрее. Взгляд серых, словно сталь, глаз блуждал по коже и складках ткани. Он остановился на лице и очень долго прорисовывал губы, а Марина все мечтала, чтобы он ее вновь поцеловал.
Дима вошел в какой-то странный транс. Он не подходил к мольберту больше двадцати лет. Прикоснуться к кистям, водить по холсту влажной акварелью было подобно разговору со старым другом, которого он давно потерял.
Дима шумно выдохнул, оказавшись в плену глаз Марины. Он прорисовывал ее радужки, погружаясь в темно-синие глубокие, как океан, глаза. Они были словно волнующееся море, отражающее пасмурное небо. В их глубине он видел вспышки золотых молний.
Это стало сладкой пыткой. Он взглядом ласкал каждый сантиметр тела не в силах прикоснуться. Пытка, что нравилась и возбуждала обоих.
– Ева, положи руку на подушку, где она бы… – Дима замолчал на полуслове и испуг отразился на его лице. Он вдруг понял, что назвал Марину Евой. – Прости. Я не хотел.
В миг вожделенное напряжение, что витало в воздухе, рассеялось.