Об Аркадии.
О человечестве в целом.
Так я тогда полагал.
Отказники, между тем, отреагировали на наше внезапное появление: зашевелились, начали без единого слова, правда, покряхтывая и постанывая, подниматься с земли, повытаскивали из-под себя заскорузлые рюкзаки и мешки, побросали туда свои ложки, кружки, какое-то засаленное тряпье и в молчании, даже не затушив костерок, потянулись к выходу — жалкие, непохожие на людей существа, в невообразимых лохмотьях, сквозь которые проглядывали струпья немытых тел. Запах от них исходил такой, что девчонки закашлялись, а я сам задержал дыхание, боясь, что меня стошнит. В нашу сторону никто не глянул. Лишь один, самый последний, чуть повернул ко мне голову, и сквозь морщинистые дряблые веки его блеснула слёзная искра глаз.
Меня словно ударило.
Я остолбенел.
А потом закашлялся, как девчонки, чуть ли не выворачивая желудок наружу.
— Кошмар, — прогундосила Нолла, демонстративно зажавшая нос. И подтолкнула меня. — Ты нам тут загораживаешь… Давай!.. Проходи!..
— Это учитель Каннело, — выдавил я.
— Какой учитель?
— Он преподавал у нас в старших классах.
— Ну так и что? — Нолла чуть подтолкнула меня вперёд.
— Говорю: он у нас в школе преподавал.
— Ну так и что? — Она опять меня подтолкнула.
Я посторонился, чтобы её пропустить.
Последний отказник скрылся в дверях.
Смрад выедал глаза.
Мне было не по себе.
Нолла протиснулась мимо меня.
Обернулась:
— Так ты идёшь?
— Иду, — сказал я.
Раффан умирает утром, когда край солнца уже выныривает из-за верхушек деревьев. Точного времени Дим назвать бы не мог: он за ним не следит. Да и никто не следит. Они все сидят вокруг тела, наполовину прикрытого плащевой накидкой, и в смятении наблюдают, как Раффан судорожно и неровно дышит. Каждый вдох-выдох превращается у него в горловой мокрый всхлип, прорывающийся из груди, надуваются и лопаются на губах мутные пузыри. Леда скармливает ему почти треть имеющихся таблеток, поддерживает рукой голову, чтобы он их запил. Это не помогает. Повязки на горле и на бедре Раффана зловеще окрашиваются в багровую мокроту. Остановить кровотечение не удаётся.
— Ну, сделай хоть что-нибудь, — часто-часто моргая, умоляет Семекка.
Леда с холодным раздражением отвечает:
— А что я могу? У меня весь опыт — из книг. Я ни разу в жизни не видела ни одного раненого, ни одного больного…
Это справедливое замечание. В Аркадии никто никогда не болеет. Эразм через чипы непрерывно отслеживает состояние каждого гражданина и, если требуется, вводит в его рацион необходимые фармацевтические добавки.