Он уже побывал на тренировках во всех районах (меня с собою не брал, чтобы я напрасно не перегорал) и по-прежнему был уверен, что у нас есть хорошие шансы на первое место. По его словам, набор бегунов в этом сезоне был довольно посредственный. Настоящую конкуренцию нам могла составить только команда Жёлтых, есть там такой Барат, вот этот — да, прёт как бульдозер, но — ничего, забрезжила у меня одна мысль. Не беспокойся, выработаем стратегию…
Вдохновляла меня и Нолла. Когда я вечером кое-как доползал до дома и, словно подрубленное дерево, с шумом рушился на постель, не имея сил даже, чтобы принять душ, она ложилась рядом, прижималась всем телом, гладила и шептала, что я самый лучший… самый быстрый… самый упорный… никакому Барату тебя в жизни не одолеть… ты всех победишь… я в этом нисколько не сомневаюсь… И, честное слово, уже минут через десять — пятнадцать я, вопреки вымотанности, действительно приходил в себя, поднимался, заползал в ванную, а потом мы с Ноллой устраивали, как она выражалась, детский визг на лужайке, и, отдышавшись после него, она вновь говорила: ну вот видишь, а ты ещё сомневался…
Нолла мне здорово помогала.
Определённые сомнения посеял во мне лишь Эразм. Тайком от тренера, который категорически не советовал этого делать, я обратился к нему, и Эразм ответил, что точного прогноза он дать не может: человек, особенно в ситуации конкурентности, величина, конечному исчислению не поддающаяся, но если оценить вероятности, то процентов семьдесят — семьдесят пять за то, что я всё же буду вторым.
— Не расстраивайся, для того, кто первый раз участвует в Играх, это великолепное достижение. Просто Барат старше, опытнее, он выступает уже третий сезон, зато на следующий год твои шансы существенно возрастут.
Всё же закопошился у меня внутри крохотный червячок. Даже в моменты наибольшего напряжения на тренировках я ощущал, как он подгрызает сердце. На районных соревнования я еле-еле сумел обойти Зигги, державшего здесь чемпионский титул два года подряд. А ведь на Больших Играх Зигги не поднимался выше седьмого места.
Какой же результат в таком случае ждёт меня?
В день Праздника я уже мало что соображал. Всё окружающее как бы стянулось в узкий пучок, за пределами которого ничто значения не имело. Я знал одно: сегодня я должен бежать, причём настолько хорошо, насколько смогу. Всё остальное я воспринимал как-то расплывчато: и наш торжественный марш вдоль стадиона, кипящего зрителями, тут я впервые увидел Барата, он был на полголовы выше меня, и построение возле памятника Великому Бентаму, и короткую приветственную речь, с которой к нам обратился Эразм, и флаги, и гимн, и волны аплодисментов, и выступления победителей прошлых лет. Отдельные движения или слова я ещё интуитивно улавливал, но всё остальное покачивалось и дрожало будто в тумане.