Гнилой и хилый старый строй
Нам груз оставил тяжкий.
Как дети, верим мы порой
В могущество бумажки.
Нас оглушает, точно танк,
Витиеватый росчерк,
И не умеем мы на бланк
Смотреть смелей и проще.
Мы с детства подпись и печать
Привыкли с трепетом встречать.
Я — не из трусов, но скажу
(Хоть стыдно мне, мужчине!) —
Я в канцеляриях дрожу,
Как муха в паутине.
Везде — я личность, я — поэт,
Непьющий, работящий,
А здесь — меня как будто нет,
Я — номер исходящий!
Я — цифра в сереньком пальто!
Я — пар! Я — нечто! Я — ничто!
Не я один такой чудак,
Есть похрабрее люди —
Среди бумаг дрожали так,
Как бланманже на блюде.
Мой друг, известный планерист,
До дерзости отважный,
Признался, что дрожит, как лист,
В епархии бумажной.
Владея ветром, точно маг,
Он холодеет от бумаг.
Как будто страшным стариком,
Что, няньки обещают,
Сухим и мертвым языком
Бумажки нас стращают.
«Дано сие…», «Дана сия…»,
«В ответ на таковую…»
И сквозь бумажку вижу я
Фигуру неживую:
Пергамент высохшей руки,
И голый череп, и очки.
На переносье от очков
Темнеет углубленье.
И студень выцветших зрачков,
И душный запах тленья…
Мушино–тонкий писк пера
И слов могильных глыбы:
«Вы приобщите номера…
Благоволите, ибо…»
Фу, черт! Какой сегодня век?
Ведь я — советский человек!
Когда в бумажке крючкотвор
Словесный варит клейстер,
Для нас она как мухомор,
Но липнет к ней блатмейстер.
Покуда стиль ее таков —
И бестолков и кляузен, —
На ней играет Хлестаков
И сам барон Мюнхгаузен.
Очковтиратель и лентяй
Себе из «липы» строят рай.
Кого винить? Меня и вас.
Мы все тут виноваты.
От нашей робости подчас
Плодятся бюрократы.
Пока не кончат нас пугать
Их штампы и словечки,
Мы будем крылья обжигать,
Как мотыльки у свечки.
И будут жить среди бумаг
Очковтиратель, вор и враг.
Смешно и слушать и смотреть!
Мы брали Перекопы —
И вдруг не сможем одолеть
Бумажные окопы?
Мы колем полюса ледынь,
Вздымаем стратостаты,
Нам, победителям пустынь,
Бояться ль бюрократа?..
Долой бумажный перепуг!
Бумажка — наш слуга и друг.
1930
В романе, уж не так чтобы старинном
(Хотя наш год — как десять прежних лет!),
Написанный любовно и картинно
Я вычитал девический портрет.
Вот он, портрет красавицы недавней:
«Ей вечер больше шел, чем яркий день.
Изящная и хрупкая была в ней
Усталость и движений мягких лень.
Как зябкий и беспомощный ребенок,
Она платок набрасывала вдруг,