— Ты о мессе давай! — ворчит Борош.
— Если будешь перебивать, ничего не скажу, — огрызается Силади.
— Ты что, собираешься пичкать нас баснями о производственном кооперативе? — сетует Тилл. — Давай по существу, а не с Адама и Евы начинай.
Силади умолкает, и есть все основания предполагать, что на этом его рассказ и закончится. Но он все же делает нам одолжение и продолжает. Из кооператива они перебазировались в охотничий домик лесхоза, где заместителя министра обычно уже поджидали трое-четверо друзей. Силади возил высокое начальство на «мерседесе».
— Мотор двести двадцать лошадиных сил, — с гордостью говорит он, — но не такая машина нужна была по тому бездорожью. Охотники иной раз не хотели даже вылезать из машины: в дождь, снегопад или если выпили лишнего просто опускали стекла и ждали зверя. Случалось и застревать с машиной. Как-то раз я промучился с вечера до утра, так и пришлось лошадьми вытаскивать. Тогда-то заместитель министра и сказал: «Хватит, Геза. Так дальше не пойдет, надо „газиком“ обзаводиться». Это советский вездеход, он пройдет где угодно, хоть в преисподнюю въедет, хотя дорога туда, говорят, круче некуда. Сказано — сделано, — продолжает Силади, — в середине лета мы получили «газик» и вскоре поехали. Кооператив, охотничий домик — все как всегда. Компания уже ждала нас. Старик вошел в дом, я остался возле машины отрегулировать зажигание. Старик вышел и заворчал на меня: «Какого лешего зря гоняешь мотор, Геза?» — «А разве не поедем?» — спрашиваю я. «Попозже». Я заглушил мотор, вылез из машины и стал привязывать канат. Теперь уже не придется лазить в чащобу за убитой добычей, думал я, тащить на горбу оленя или кабана через овраги, кусты, заросли, как раньше. Привяжу к «газику» веревку и любую добычу вытащу. С какой стати мне надрываться, черт возьми, ведь им все равно нужны только трофеи, а шкура и мясо достанутся леснику и кооперативу. Им и с грязью сойдет. Если не нравится, пусть сами вытаскивают на себе. А что касается паршивых трофеев, то, думаю, заранее отделю их от туши и спрячу. Так вот, значит, привязываю канат и вдруг слышу рев мотора: между деревьями прямо на меня прет «мерседес». Я остолбенел, увидев за рулем начальника транспортного отдела Бартока. Он выскочил из машины и помог выйти трем женщинам. Вот так да! Барток был вечно недоволен всеми, может быть, страдал желудком, только скрывал. Он все скрывал, даже норму расхода горючего, чтобы потом распекать нас за каждый грамм бензина. Мы все ненавидели его. Этих трех женщин раньше я никогда не видел. Стало темнеть. Женщины вошли в охотничий домик. Немного погодя оттуда вышел заместитель министра. Уже под мухой, глаза осоловели, в руках ружье. Он наставил его на меня и говорит: «Слушай, Геза, ты должен оглохнуть, ослепнуть и онеметь!» — «Само собой разумеется, — говорю я, — и без ружья я давно уже и глух, и нем». — «Это что, — не унимается он, — надо, чтоб ни гу-гу». — «Буду нем как могила, вас устраивает, товарищ заместитель министра?» — «Вполне. А теперь приказываю: поезжайте с Бартоком в деревню, пробудете там до утра. Понятно?» — «Яснее ясного», — отвечаю я. На рассвете мы возвратились. Кругом стояла тишина. Окна охотничьего домика были распахнуты, но двери заперты. Я заглянул в окно, вижу — все вповалку спят на полу…