— Нарисованная тобой картина омерзительна.
— Зато она правдива. Борьба ведется сегодня за более благоустроенную нору. Я знаю, что говорю. Убедился на собственном горьком опыте… Неисправимые профаны, наивные люди надеются, что это всего лишь промежуточная станция. Пусть говорят обо мне все что угодно, но я не хочу, бодро шествуя, заблудиться или, ничего не видя, свалиться в пропасть. Сам найду свою дорогу и, когда у меня под ногами будет твердая почва, закрыв глаза, заткнув уши, ничего не видя и не слыша ни справа, ни слева, доверюсь только внутреннему голосу, всегда зовущему к жизни…
Я уже не слушаю его, думаю о Холбе.
4
Мы пригласили в гости Холбу и его жену. Привез я их к себе на том самом «москвиче», который только что купил, и решил, как водится, «обмыть» покупку. Благодаря стараниям Холбы мне удалось получить кредит, поскольку я совсем не имел наличных, ибо внес все деньги за участок, причем и на это не хватило, ведь предстояло еще платить за бут, за щебенку. Но как ни крути, а без машины тоже не обойтись. А коли так, то чем раньше удастся купить ее, тем лучше, чтобы уже с весны на собственной машине возить на участок стройматериалы, цемент, негромоздкую мебель. Словом, Холба взялся исхлопотать для меня кредит. «Мне это ровным счетом ничего не стоит, там я имею своего человека, который многим мне обязан…» — сказал он не без гордости, а Гизи пообещала раздобыть деньги для задатка. «Не беспокойся, родной, это моя забота, где достать их».
Холбы жили в парке святого Иштвана. Огромная терраса их квартиры выходила на Дунай. Когда я заехал за ними, хозяйка еще одевалась. Холба провел меня на террасу, откуда открывался вид на остров Маргит, усадил в плетеное кресло, пододвинул ко мне подзорную трубу на треноге, навел резкость и подмигнул, дескать, взгляните. Я приник к окуляру. Перед самым своим носом увидел скамейку, на ней, мечтая о чем-то, сидела влюбленная парочка.
Холба цинично улыбнулся.
— Это что. Вот летом, когда наступает страда любви, в парке не такое увидишь. — Он повернул трубу к себе, посмотрел в нее, подогнал по глазам. — Вон ту ветку придется срезать, а то, пожалуй, из-за нее не все увидишь.
Из комнаты донесся голос жены:
— Вилли! И тебе не стыдно?
— Ни-чу-ть! — громко ответил ей Холба.
Холбане — невысокая худая шатенка, с хриплым, прокуренным голосом. Она курила ароматные сигареты, и их запах постоянно сопутствовал ей, пила много кофе и говорила, что рано или поздно умрет от диабета.
— Вилли… — снова осуждающе прохрипела жена.
— Ладно, одевайся поживей! — огрызнулся Холба.