Тут жена его решила вмешаться и нервно перебила:
— Полно, Вилли, что ты оправдываешься. Ты ни в чем не виноват. И меня удивляет, если Мате думает иначе. Нет ничего хуже недоверия. — Она повернулась ко мне и со злобой процедила: — Скажите, что вы усматриваете предосудительного в том, что у вас работает мой младший брат? Вы что, недовольны его работой? Выходит, будь он не моим братом, а, допустим, сыном танганьикского короля или руководителя Сопротивления в Португалии, вы ценили бы его больше? У него два диплома, да и сейчас он занимается на каких-то курсах.
Она вызывающе смотрела на меня, глаза ее блестели, во всей ее осанке было что-то театральное. Ничего не понимая, я растерянно хлопал глазами. О каком брате она говорит? Кто он?
— Помолчи! — тихо, но повелительно, с трудом сдерживая раздражение, сказал Холба. Сжав узкие губы и прищурив глаза, он взглядом дал понять жене, чтобы она ушла. Холбане встала, Гизи робко последовала за ней. Когда мы остались одни, Холба сказал:
— Видишь ли, товарищ Мате, как тебе, наверно, известно, Эрдёди мой шурин. Правда, я не афишировал это, да и ты не проявлял особого интереса, не придавая этому сколько-нибудь существенного значения. Я следил за тем, чтобы на его работе, в той роли, которую он играет на заводе, никак не отражались наши личные, родственные отношения. И если в акте это преподнесено в ином свете, то я… право, не знаю, что сказать… Это вопиющая несправедливость…
Я перебил его.
— В акте даже не упоминается об этом. Я тоже ничего не знал. — От волнения я заговорил на высоких нотах и, не в силах сдерживать себя, выпалил: — Видишь ли, Холба, я знать не хочу о твоем шурине, о твоих родственных чувствах, тут ты не найдешь в моем лице сообщника, мне безразлично, чей сын, внук, брат этот Эрдёди, какой по счету диплом собирается получить, просиживая сейчас штаны на студенческой скамье. Я твердо знаю одно: вся эта история слишком скверно пахнет. Возненавидел, понимаешь, ненавижу твоего шурина и всех, кто замешан во всем этом неприглядном деле и занимается очковтирательством…
Холба, тоже повысив голос, прервал меня:
— Словом, если до сих пор ты считал его работу безупречной, то теперь ставишь ни во что? То, что он у нас был лучшим начальником отдела, тоже пустой звук? Кто же это занимается очковтирательством, а? Я попрошу выбирать выражения!
— Погоди, я подберу для тебя еще не такие выражения. Так вот, слушай: чтоб и духу этого проходимца не было на заводе! Понятно? Я ни на что не посмотрю — ни на акт, ни на характеристику — и вытурю его с завода собственноручно! — Я вплотную приблизился к нему и прошипел в лицо: — Понятно?