Он встал.
Мы молча проводили их вниз по лестнице. Женщины непринужденно болтали: видимо, они или не понимали, или, наоборот, слишком хорошо понимали, что произошло. Гизи взяла Холбане под руку и повела ее через сквер туда, где стояло заказанное такси. Мы с Холбой молча брели за ними.
Когда такси скрылось из виду, Гизи внезапно обняла меня за шею и поцеловала. Я ответил холодно, а она стала целовать и целовать. Мы стояли в темном сквере. Постепенно ее жаркие поцелуи прогнали холод с моих уст. На лестничной площадке я привлек ее к себе и поцеловал, как в далекие студенческие годы. «Что-нибудь одно, — подумал я. — Либо гнуть прежнюю линию с этим письмом, и тогда все останется по-старому, либо поставить крест и перестать терзаться…» На каждом повороте мы прижимались друг к другу. Гизи улыбалась, ласкалась ко мне. Когда вошли в квартиру, сразу же принялась расхваливать Холбане, восторгаться ее умением находить в каждом человеке хорошую черту, какой бы неприметной она ни была. Быстро постелила постель, впорхнула в ванную, приняла душ и вскоре выпорхнула вновь.
Спустя некоторое время, когда мы погасили свет, Гизи прильнула ко мне, положила голову на грудь, обхватила за шею и спросила:
— Тебе удобно так, родной? Скажи, если мешаю. Ты не можешь себе представить, до чего я люблю спать с тобой вот так.
— Нет, ты мне не мешаешь, — ответил я и поцеловал ее в голову.
— Правда? А то скажи.
— Ладно, скажу.
— Не скажешь.
— Почему же?
— Если б какую-нибудь глупость, как иногда случается с тобой, тогда сказал бы.
— Какую?
— Да вот хотя бы про то письмо. Кто его прислал? Ведь из ничего раздул целую историю, опять тебе чертики мерещатся. — Она положила руку мне на лоб и погладила: — Я помассирую, они и выскочат из твоей головы. Вот бы хорошо. Правда?
— Ты даже не спросишь, от кого письмо.
— Кто же мог прислать его?
— Знаешь кто? Тот старый осел, из-под Шопрона.
Гизи засмеялась так заливисто, что с трудом остановилась.
— И из-за него ты так мрачно смотрел на меня? — спросила она. Затем серьезно продолжала: — Старичок ты мой, я иногда боюсь тебя. Смотришь на меня, как на преступницу. В такие минуты я поневоле считаю себя виноватой в чем-то. Не делай этого больше. Ладно? Обещаешь?
— Ничего я тебе не могу обещать.
— Почему?
— Разве можно тут обещать что-нибудь? Ведь это зависит не от меня одного.
— Опять подозрения?
— Я и сам уже отказываюсь понимать, что это такое, — чистосердечно признался я и глубоко вздохнул. — Удастся ли мне хоть когда-нибудь начисто изгнать из души своей это гнетущее чувство. Не я же один виноват, если это у меня не получается…