На распутье (Загони) - страница 144

— Откуда вам это известно? — резко бросаю я ему в лицо.

Он принимает мой выпад улыбаясь, как боксер — легкие удары тренера.

— Видите ли, я мог бы сейчас сделать таинственное лицо и создать у вас впечатление, что располагаю официальной и исчерпывающей информацией о вас. Но не стану этого делать. Скажу прямо: слышал здесь, на стройке. Болтают люди. Словом, этот несчастный случай действительно имел место?

— Да.

— Ну, наконец-то. Как же это случилось? Впрочем, меня это не интересует. Важнее другое: привлекут вас за него к ответственности или нет? Собственно, и это важно только с той точки зрения, потащат вас в тюрьму, после того как вы оформитесь к нам на работу, или нет.

— Уже оправдали.

— Браво! К чему же тогда вся эта комедия? Зачем вам нужно было уходить?

— Незачем.

— Ну вот! Значит, по доброй воле? Стало быть, сами себя укусили до крови?

Каждый его вопрос обрушивается на меня как удар молота, и не столько разубеждает, сколько растравляет, раздражает.

— Не кусал я себя до крови, нечего насмехаться.

— Я отнюдь не насмехаюсь, — тут же парирует он, — просто мне очень любопытно, и не потому, что это случилось с вами, мне нужно знать для самого себя, в конце концов, я ведь тоже руководитель. — Голос у него становится мягче. — Смею надеяться, мы с вами все-таки станем коллегами. Ну так как же все это произошло?

Я взволнованно, горячо рассказываю ему о несчастье, да иначе, как мне кажется, и нельзя говорить об этом. Никому еще я не рассказывал так подробно, беспощадно ни о гибели Пали, ни о том, что произошло позже: о своем визите к заместителю министра, о встрече с Сегеди в райкоме… Сейчас моими устами руководитель рассказывал руководителю.

Я умолкаю. Теперь уже сам наливаю себе и пью. Руки дрожат. От него не ускользает это.

— Несчастный вы человек, — произносит он совсем другим тоном, с расстановкой, взвешивая каждое слово, и смотрит не на меня, а на стол. — Жаль мне вас, какой же вы все-таки наивный. Это ужасно. Ужасно потому, что вы и правы, и неправы. Между прочим, не ждите, что в данном случае я могу быть судьей вам, но раз уж мы нашли с вами общий язык, позвольте высказать несколько замечаний. Во-первых, сейчас уже можно с уверенностью сказать: ничто не мешает вам стать у нас прекрасным инженером, и надеюсь, вы станете им. Учтите, все теперь зависит только от вас. Этот душевный надлом не в счет, в учетной карточке отдела кадров такой графы не существует… Словом… — Он долго качает головой. — Обо мне говорят, что как только я появился на свет, пеленая, под меня вместо талька случайно насыпали кнопок, поэтому я такой колючий по натуре. Имейте это в виду, как сейчас, так и в будущем. Одними иллюзиями жить нельзя. И кто забывает об этом, тот рано или поздно терпит фиаско. Существуют две диаметрально противоположные вещи: принципы и факты. Между ними идет непрерывная борьба. Эта схватка происходит на ковре, именуемом историей. Человек может быть судьей, тренером, массажистом, заинтересованным болельщиком, безучастным зрителем, контролером, швейцаром и бог знает кем еще, но непреложной истиной остается одно: борьба. И за кого бы мы ни болели, необходимо считаться с тем, кто одерживает верх в борьбе. К чему же тешить себя иллюзиями? Предаваться мечтам? Упускать из виду то или другое? Нельзя отрицать, что в каком-то отношении вы внутренне правы, и если говорить обобщенно, то на вашей стороне такие высокие понятия, как мораль, гуманизм, убеждения, более того, высокие общечеловеческие идеалы… — Он неожиданно смеется, затем серьезно продолжает: — Мне вспоминается один случай, я расскажу вам о нем. Мой младший сын часто хворал, мы водили его к известному врачу. Думаю, мы с женой провели в его приемной больше времени, чем в кино. Но правда, это был замечательный врач, и мы недоумевали, почему он никогда не брал платы с нас. Сначала я пытался было дать ему денег, но он гневно швырнул их мне обратно. Я подумал, что человеку со столь утонченной душой нельзя совать деньги в руку. Послал их по почте. Они вернулись. Отправил ему посылку. Вскоре после того он пригласил мою жену к себе на квартиру, вернул ей посылку и показал на целую кучу таких же, отправители которых ему были не известны и поэтому он не мог отослать их обратно. Продержит у себя месяц, а потом выбросит. С тех пор мы почитали его за святого, благодаря в душе за все, что он сделал для нашего сына. Недавно он умер от сердечного приступа. Он как раз готовился кого-то оперировать. Для врача это, пожалуй, самая лучшая смерть. Мы пошли отдать ему последний долг, почтить его память. И представьте себе, вдова вдруг горько расплакалась. У нее не хватило денег на венок. Все до последнего филлера пришлось заплатить за похороны. Я купил на свои деньги венок и попросил написать на ленте: «От скорбящей семьи». Этот человек влачил жалкое существование на тысячу восемьсот форинтов. Жена постоянно ворчала на него, мол, по отношению к себе поступай, как знаешь, но у тебя ведь есть дети, два сына. Но он оставался непреклонным, ненавидел торгашей, скряг, людей с нечистой совестью. Об этом рассказала нам вдова.