— Убедительно прошу тебя ответить на мой вопрос.
Он говорит таким серьезным тоном, что я невольно улыбаюсь.
— Пойми же, глупец ты этакий, я не иду домой лишь потому, что у меня нет ключа. Забыл его в сумке в рабочем общежитии.
— В общежитии?
— Вот теперь тебе и это известно, но полагаю, ты не придашь этому большого значения. Хочешь услышать еще какую-нибудь пикантную подробность обо мне, прежде чем соизволишь приступить к своему рассказу?
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты вернулся на завод.
Он берет меня за руку, останавливается, мы смотрим друг другу в глаза. Стоим у стены прачечной, за ней сушилка. Оттуда доносится запах хлорки. Я прислоняюсь спиной к стене дома.
— Ну, что ты еще скажешь?
— Ты должен вернуться на завод, — убежденно говорит он. — Тебе нельзя бросить его и вот так, ни с того ни с сего уйти.
— Как это «ни с того ни с сего»?
— Так, как ты собираешься это сделать.
— И вообще, откуда ты взял, что я собираюсь уйти?
— Значит, правду говорят?
— Что говорят? И кто?
— На заводе все шушукаются об этом. Говорят, что ты испугался ответственности. Что, пожалуй, ты правильно сделал, не став дожидаться, пока тебя снимут. Ты допустил много промахов и ошибок. За два года завалил работу, не смог ужиться с техническим руководством, допускал самоуправство, наконец, гибель Гергея…
— Кто это наплел тебе? — резко обрываю я его. — Назови хоть одно имя!
— Чтобы ты отомстил ему?
— Это не твое дело.
— Зато мое дело — сказать тебе имя или умолчать.
— Холба?
— Он до небес превозносит тебя, всех уверяет, что травма твоя заживет.
Я отчетливо представляю себе Холбу, слышу его слова, каким тоном он их говорит. Перед словом «травма» делает многозначительную паузу, будто задумывается, затем произносит его с особым нажимом. Меня охватывает чувство отвращения, и я снова ощущаю спазмы в желудке…
— И конечно, его прочат на мое место. Верно?
— Большинство придерживается именно такого мнения.
— Меня это совершенно не интересует! — выкрикиваю я и ускоряю шаг. До этого места мы с Гизи проводили Холбу с женой, когда они возвращались домой после «крещения» автомашины. — И слышать не хочу… — негодую я, — о заводе и обо всем, что делается там…
Кёвари ни на шаг не отстает от меня.
— Вернись на завод, товарищ Мате, — бубнит он. — Тебе нельзя бросить нас на произвол судьбы. И с самим собой ты тоже не вправе поступать так.
Я останавливаюсь и круто поворачиваюсь к нему, словно собираюсь ударить.
— Как это я не вправе поступать?
— Самоустраняться. Губить себя.
— Во-первых, — возражаю я, — еще не известно, устраняюсь ли я. Ведь так? Во-вторых, что, если это не пагубно, а, наоборот, полезно для меня? Буду жить там, где мне удобнее, работать там, где хочу. Верно? Конституция гарантирует мне такое право. Что ты на это скажешь?