Почему же я не принимаю какого-либо определенного решения? Только и знаю что забивать себе голову нерешенными вопросами, и даже тогда не пытался найти ответа на них, ссылаясь на неотложные и важные дела, когда сделать это было куда легче. Только спрашиваю, но не отвечаю. Так, кажется, говорил Сегеди? Спрашивать легче и проще. Раз не отвечаешь, значит, лишен принципов, и тебе не приходится следовать им. И так, право же, куда приятнее. Раза два дело принимало такой оборот, что казалось, наступил конец семейной жизни, что этот недуг — отсутствие принципов — доконает ее. Но сегодня он возникнет, а завтра от него и следа не остается. На третий раз он держался дольше, пять недель мы жили врозь — через год после переезда в эту квартиру. И все с большим нетерпением ждал я звонка Гизи — она всегда звонила первая, и я воспринимал это как шаг к примирению и признание ею своей вины, — но в тот раз она не звонила. Через пять недель я сам позвонил, но, услышав ее голос, бросил трубку. Снова ждал, но от нее — ни звука. Я придумал неумный предлог: будто оставил у тещи какую-то книгу и она мне очень нужна. Говорил с ее матерью, книгу Гизи выслала мне по почте. Вечером я не мог уснуть, спустился вниз, вышел на улицу, ноги сами несли меня к перекрестку возле их дома, долго бродил в нерешительности, наконец вбежал наверх.
И она вернулась тогда домой. Все началось сначала — и семейная жизнь и любовь.
Мысленно я называю себя сумасшедшим, небольшими дозами, как шприцем яд, время от времени впрыскиваю себе проклятое прошлое и, подобно бешеному псу, набрасываюсь на людей. И только усугубляю все. Гизи терпелива, ласкова, приветлива, любит меня, мирится даже с моими капризами, пока может. Для подозрений в измене, с тех пор как мы живем вместе, у меня нет никакого повода, но… ее прошлое? То голосование? Ужас. И кто знает, может, и сейчас, несмотря ни на что, она ведет такой же образ жизни? А я, как и многие другие мужья, веря ей, лишь доказываю свою наивность?..
Надо кончать. Это тот самый круг, который как начинался, так неизбежно и должен замкнуться.
Где-то хлопает ставня. Я сажусь, осматриваюсь. Парк залит солнечным светом, половина скамейки тоже освещена солнцем. Поднимаюсь и, пошатываясь, бреду куда-то. Вместе с первыми воскресными посетителями вхожу в Народный парк. Ищу густые кусты и валюсь под них, в тень. Удивительно: кусты, земля — все вертится, из-за деревьев доносятся музыка, хлопающие удары по мячу, свистки… Затем меня обволакивает глубокая тишина.
В полдень я просыпаюсь. По здравом размышлении, нужно бы идти домой. А может, не нужно? Нет, все-таки нужно, а то запаршивел весь, спать хочется, проголодался, оброс щетиной, разбит и устал. Стало быть, сколько ни раздумывай, а домой идти не миновать.