— Король и выглядеть должен по-королевски, — словно оправдываясь, сказал он.
— Ну конечно, государь, — ответил я.
Этельстан вперил в меня свои умные глаза, пытаясь понять, не насмехаюсь ли я над ним, но, прежде чем он успел что-то вымолвить, я опустился на одно колено.
— Государь, меня радует твоя победа, — смиренно заявил я.
— Так же и я благодарен тебе за твой вклад, — ответил он.
Потом поднял меня и заставил сесть по правую от себя руку. И, глядя на пирующих воинов, я и напомнил про данное мне обещание.
— Я в самом деле поклялся, — подтвердил он. — Поклялся не вторгаться в Нортумбрию, пока ты жив. — Этельстан помедлил и потянулся за серебряным кувшином с эмблемой в виде оленя Этельхельма. — И ты можешь быть уверен, что я сдержу эту клятву. — Говоря это, он осторожно подбирал слова и продолжал смотреть в зал, но потом повернулся ко мне с улыбкой. — И я благодарен Богу, лорд Утред, что ты жив. — Этельстан налил мне вина из кувшина. — Мне сообщили, что ты спас королеву Эдгифу?
— Да, государь. — Мне до сих пор казалось странным обращаться к нему так, как я обращался к его деду. — Насколько мне известно, она в безопасности в Беббанбурге.
— Ты хорошо поступил, — одобрил король. — Можешь отослать ее в Кент и заверить в моей защите.
— И в отношении ее сыновей тоже?
— Ну конечно! — В его тоне угадывалось возмущение тем, что мне понадобилось даже задавать этот вопрос. — Это же мои племянники! — Он потягивал вино, глядя на столы под нами. — И еще я слышал, что ты держишь пленником Этельвульфа?
— Верно, государь.
— Пришли его ко мне. И отпусти священника. — Он не дожидался моего согласия, не допуская мысли, что я ослушаюсь. — Что тебе известно про Гутфрита?
Этого вопроса я ожидал, потому что Гутфрит, брат Сигтригра, унаследовал трон в Эофервике. Сигтригр умер от чумы, и это было почти все, что Этельстан знал о делах на севере. До него дошла весть, что мор прекратился, и он приказал открыть дороги на Эофервик, но о событиях в Беббанбурге ему не было известно ничего. Не знал он ни о судьбе своей сестры, супруги Сигтригра, ни о моих внуках.
— Государь, могу сказать только, что Сигтригр не любил брата, — дал я осторожный ответ.
— Он норманн.
— Разумеется.
— И язычник, — произнес он, глянув на серебряный молот, до сих пор висевший у меня на груди.
— А некоторые язычники, государь, помогли удержать ворота Крепелгейт открытыми для тебя, — огрызнулся я.
Он только кивнул, вылил остатки вина в свой кубок, потом встал и постучал пустым кувшином по столу, призывая зал к тишине. Чтобы гомон стих и все воины посмотрели на него, Этельстану пришлось постучать раз десять. Он поднял кубок: