— Лишь бы вся она оттуда не вытекла, — пробубнил под нос Ярви.
— Значит, мы с тобой. — Анкран протянул нож. Грубая самоделка, без излишества, вроде крестовины, деревянную рукоять обернули кожаной лентой, на спинке позеленел металл — но режущий край вполне острый.
— Мы с тобой, — произнес Ярви, принимая и крепко сжимая оружие. Когда он, провоняв нечистотами невольничьей ямы Вульсгарда, впервые увидел хранителя припасов, то ни за что бы не поверил, что придет день, и он встанет с ним в бою, как соплечник. И оказалось, что, вопреки страху, Ярви этой честью гордится.
— По-моему, подведя славный кровавый итог, наше путешествие заслужит добрую песню. — Ничто, растопырив пальцы, вытянул свободную руку к проему, сквозь который, несомненно, вскоре выскочат Шадикширрам и ее баньи, горя жаждой убивать. — Отряд спутников-храбрецов, верная свита, помогает законному королю Гетланда взойти на отнятый трон! Последняя схватка средь руин старин эльфийских! Сами знаете, в хорошей песне не все герои доживают до конца.
— Сучий дьявол, — прошептала Сумаэль. Поигрывая тесаком, она то сжимала, то расслабляла желваки на скулах.
— Из пекла преисподней, — прошептал Ярви, — тебя сможет вывести только дьявол.
Голос Ральфа расколол тишину.
— Идут! — И кишки Ярви словно провалились в задницу.
— Сколько? — бодро спросил Ничто.
Чуть погодя:
— Где-то с двадцать.
— О боги, — запричитал Анкран, закусывая губу.
До сего момента теплилась надежда, что они повернут назад или потонут в реке, но, как обычно происходило с надеждами Ярви, эта засохла и плода не принесла.
— Чем больше их численность, тем больше нам достанется славы! — вскричал Ничто. Чем хуже они попадали, тем сильнее он цвел. В этот миг было можно высказать многое о бесславном выживании, только увы — выбор-то уже сделан. Если он вообще когда-нибудь у них был, этот выбор.
Конец бегству, конец уловкам.
Ярви уже успел проговорить про себя не меньше дюжины молитв, всякому богу, высокому ли, малому, который мог бы помочь им хотя б чуточек. И все равно он закрыл глаза и произнес еще одну. Пускай к нему прикоснулся Отче Мир, но эту, последнюю, он обратил одной лишь Матери Войне. Молитву сберечь его друзей, его одновесельников, его семью. Ибо каждый из них, на свой лад, стоил спасения.
А еще ниспослать врагам красный день. Ибо ни для кого нет тайны: Матерь Война предпочитает молитвы с кровью.
— Сражайся или умри, — прошелестел Анкран и протянул Ярви руку, и тот дал свою, пусть и ту, бесполезную. Они взглянули друг на друга, он и тот, кого поначалу он ненавидел, строил козни, смотрел, как бьют, а потом бок о бок с ним продирался через безлюдные пустоши и стал искренне понимать.