Видимо, так. Вот только трудно понять, что в этом такого славного.
Парень опять сделал выпад, его нож вспыхнул перед глазами Ярви, отражая луч солнца. Повинуясь какому-то дремучему навыку, оставшемуся с боевой площадки, Ярви, охнув, поймал его своим, лезвия проскребли друг о друга. Парень врезался в него плечом, и Ярви отшвырнуло к стене.
Они рычали и отплевывались друг другу в лицо, так близко, что Ярви разглядел темные поры на носу противника, красные жилки в белках вспученных глаз. Так близко, что Ярви мог бы высунуть язык и лизнуть его.
Они хрипели, надрывали до дрожи все мускулы, и Ярви понял, что он слабее. Попытался вдавить палец мальчишке в нос, но тот поймал его согнутое запястье и выкрутил. Снова заскрежетали лезвия, и обратную сторону ладони обожгло порезом. Ярви почувствовал, что кончик ножа проехался по его животу, через одежду почувствовал, какой он холодный.
— Нет, — прошептал он. — Пожалуйста.
Потом что-то оцарапало Ярви щеку, и давление пропало. Парнишка отшатнулся, поднимая к горлу дрожащую руку, — из горла торчала стрела, влажный наконечник смотрел наружу, по шее за ворот сбегала полоска крови. Лицо парня порозовело, щеки затрепыхались, когда он упал на колени.
Сквозь щель в расколотой эльфовой стене Ярви увидел Ральфа, на корточках, наверху башни — тот накладывал на тетиву новую стрелу. Лицо парня подернулось лиловым и он то ли проклинал Ярви, клохча и захлебываясь, то ли умолял помочь, а может, молил богов о милости — но из его рта выходила лишь кровь.
— Мне жаль, — прошептал Ярви.
— А будет еще сильнее.
В пяти шагах, у разрушенного свода, стояла Шадикширрам.
— Я-то думала, ты — умненький мальчик, — сказала она. — Но на деле вышло сплошное разочарование.
На ее кружевах засохла грязь, волосы разметало по лицу спутанными клубками, заколки исчезли, глаза, как в бреду, горели во впалых глазницах. Но длинное, изогнутое лезвие меча сверкало убийственной чистотой.
— Всего лишь последнее в длинном списке. — Она пинком опрокинула на спину умирающего подростка и перешагнула через его ноги, колотящиеся в предсмертных судорогах. Подошла вольготно, вразвалку — без суеты и спешки. Точно как раньше прогуливалась по палубе «Южного Ветра». — Но, похоже, я сама навлекла на себя наказание.
Ярви бочком попятился, пригибаясь, тяжело дыша, глаза обшаривали разбитые стены в поисках выхода. Но выхода не было.
Ему придется с ней биться.
— В этом жестоком мире у меня оказалось чересчур мягкое сердце. — Она зыркнула по сторонам, на расщелину, сквозь которую прилетела стрела Ральфа, и, плавно пригнувшись, проскользнула под ней. — Это моя извечная, главная слабость.