— Да, но…
— Я знаю про ее великий замысел — чеканить все монеты единым весом, и эти монеты разойдутся по всем краям моря Осколков, и ее лик на монетах сделается обеспечением каждой торговой сделки, и она станет богаче самого Верховного короля в Скегенхаусе! Неужто… я? — Плечи Исриун поникли, она щелкнула ключ на груди, и тот закачался на золотой цепочке. — Как, такая как я?..
— На все найдется свой способ, — Ярви поймал ее за руку, прежде чем остатки ногтей снова попали на зубы. — Мать и будет тебе помогать. Она же твоя тетка!
— Она станет помогать — мне? — Вместо того чтобы вывернуться, она привлекла его ближе. — Могучим воином был ваш отец, но ведь верно: из двух родителей он наводил на сыновей меньше страху?
Ярви улыбнулся, не отрицая сказанное.
— Тебе зато повезло. Дядя всегда спокоен, как лесной пруд.
Исриун бросила на двери пугливый взгляд.
— Знали б вы отца так, как я.
— Ну тогда… тебе помогать буду я. — Пол-утра он продержал ее за руку, и та казалась снулой рыбиной в его занемелой ладони. А теперь совсем другая — прохладная, сильная и очень, очень живая. — Не в этом ли суть женитьбы?
— Не только в этом. — Девушка оказалась вдруг совсем рядом — в глазах отразился мерцающий свет, меж раздвинутых губ мелькнули белые зубы.
От нее шел запах — не кислый, не приторный, он не назвал бы какой. Тонкий и легкий — но у него защемило сердце.
Он подумал, надо ли закрыть глаза, а потом глаза закрыла она, так что закрыл и он, и оба неуклюже ткнулись носами.
По щеке пробежало ее дыхание, и лицо вспыхнуло пламенем. Обжигающе жарким.
Их губы едва успели коснуться, как он отшатнулся прочь, степенно — как спугнутый заяц, чуть не упав от того, что нога запнулась о меч.
— Простите. — Она снова съежилась и потупилась в пол.
— Извиняться впору мне. — Ярви тратился на извинения малость поболе, чем полагается королю. — Это я самый жалкий во всем Гетланде. Мой брат, несомненно, целовал тебя куда лучше. Дело, думаю, в… большем опыте.
— От вашего брата мне доставались одни разговоры о его боях и победах, — пробормотала она куда-то в сторону своих ног.
— Со мною этого не опасайся. — Зачем он так — то ли хотел огорошить невесту, то ли в отместку за несостоявшийся поцелуй, — но он вытряс из рукава скрюченную руку, и та протянулась меж ними двумя — во всем своем безобразном уродстве.
Он ждал, что она побледнеет, вздрогнет, отступит. Но Исриун лишь задумчиво смотрела на его кисть.
— Болит?
— Да нет… не особо.
И тут она потянулась, скользнула по узловатым костяшкам и надавила большим пальцем на искривленную ладонь. И у него перехватило дыхание. Никто, никогда не дотрагивался до этой руки так, словно это — просто рука. Частица плоти, такая же, как остальные.