— Что я мог сделать? — прошептал он. Так тихо, что Ярви с трудом разобрал слова. — Все мы кому-то служим. За все платим свою цену.
И Ярви припомнил последние слова Одема — словно острые ножи, пронзившие его память.
Из вас получился бы превосходный шут. Но неужели моей дочери и в самом деле придется выйти за однорукого недомерка? Куклу-калеку, на веревочке у матери?
И вот теперь в нем вскипела ненависть. Горячо и обнадеживающе. Не он ли давал клятву? Ради отца. Ради матери.
Ради себя.
Тоненько звякнув, острие меча Шадикширрам покинуло ножны, и Ярви прижал шишку левой руки к потайной дверце. Толкнуть как следует — и она распахнется. Один раз толкнуть, три шага вперед и выпад — и всему этому настанет конец. Он облизал губы и провернул в руке рукоять. Расправил поудобнее плечи — в висках шумела кровь.
— Довольно! — взревел Одем, гулом зашлось эхо, и Ярви снова застыл. Дядя рывком опять нахлобучил на себя королевский венец. — Что сделано, то сделано! — Он погрозил кулаком потолку. — Если вам хотелось иного, что ж вы не остановили меня? — И он развернулся на каблуках и твердой походкой вышел из зала.
— Они послали меня, — прошептал Ярви, вдевая меч Шадикширрам обратно в ножны. Не пора. Еще нет. Не настолько просто. Но все его сомнения выжгло напрочь.
Даже если придется утопить Торлбю в крови.
Одем умрет.
Ярви налег на весло изо всех сил, сознавая, что бич уже занесен. Он тянул и рычал, напрягая все мышцы, вплоть до обрубка пальца на бесполезной руке, но в одиночку его ни за что было не сдвинуть.
Матерь Море с ревом крушила доски в трюме «Южного Ветра», и Ярви неуклюже, отчаянно хватался за лестницу и смотрел, как гребцы натягивают цепи, тужатся вдохнуть последний глоток воздуха перед тем, как над их головами сомкнется вода.
— Ушлые и глупые ребятишки тонут, в общем-то, одинаково, — заявил Тригг, с ровнехонько расколотого черепа сбегала кровь.
Ярви сделал еще один заплетающийся шаг в безжалостную метель, поскальзываясь, шатаясь на горячем, гладком, как стекло, камне. Как бы ни старался он поднажать, по пятам зубами клацали псы.
Гром-гиль-Горм скалил алые зубы, лицо великана испещрили кровавые капли, и пальцы Ярви перебирали его ожерелье.
— Я иду-у, — пропел он, словно ударил в колокол. — И Матерь Война шествует со мною!
— Ну как, готов встать на колени? — вопросила мать Скейр, сверкая эльфийскими запястьями на руках, а на ее плечах хохотали и хохотали вороны.
— Он уже и так на коленях, — обронил Одем, упираясь в подлокотники Черного престола.
— Всю жизнь простоял, — улыбалась и улыбалась Исриун.