— Королю Гетланда, — пробормотал он под нос, — не терпится, чтобы воинство ванстерцев напало на Торлбю.
— Какую только похлебку не заварят боги, — заметила Сумаэль.
Ярви поднял глаза на купол свода — там отшелушивалась краска, которой были нарисованы боги в обличьях птиц. Тот, Кто Приносит Вести. Та, Что Колышет Ветви. Та, Что Изрекла Первое Слово И Изречет Последнее. И по центру купола, с багровыми крылами, кроваво улыбалась Матерь Война.
— Признаю, тебе я редко возносил молитвы, — зашептал ее образу Ярви. — Отче Мир мне всегда был нужнее. Но в день сей ниспошли мне победу. Верни мне Черный престол. Ты испытала меня — и я выдержал испытание. Я — готов. Я не тот, прежний дурачок, не дитя и не трус. Я — король Гетланда по праву.
Какой-то голубь выбрал эту минуту, чтобы сбросить на пол, невдалеке от него, сгустки помета. Матерь Война ответила?
Ярви заскрежетал зубами.
— Коли судила ты мне королем не бывать… коль суждена мне нынче Последняя дверь… позволь хоть сдержать мою клятву. — Он сжал кулаки, какие ни есть, добела. — Отдай мне жизнь Одема. Дай мне отмщение. Ниспошли мне лишь это, и я упокоюсь.
Не молитва о взращивании, из тех, каким учат служителей. Не молитва о даровании иль созидании. Дарование и созидание для Матери Войны — ничто. Она — похитительница, сокрушительница, вдов породительница. Все, что волнует ее, — кровь.
— Король умрет, — выдохнул он.
— Король умрет! — надтреснуто закричал орел. Вытянувшись в клетке, он расправил крылья, и казалось, весь чертог заволокло тьмой. — Король умрет!
— Пора, — произнес Ярви.
— Превосходно, — произнес Ничто. Голос его звенел металлом сквозь длинную прорезь закрывавшего лицо шлема.
— Превосходно, — произнесли сразу оба инглинга. Один из них раскрутил могучую секиру — игрушку в его кулачищах.
— Превосходно, — негромко прошептал Джойд с видом, далеким от счастья. В чужом боевом облачении ему неуютно, а глядеть на соратников, присевших на корточки в тени эльфийского туннеля, — неуютно вдвойне.
Положа руку на сердце, они и в Ярви не вселяли уверенности. То был отряд страхолюдин, вставший под его начало с помощью материного золота. Каждая страна вкруг моря Осколков и несколько более отдаленных краин поделились парой своих худших сынов. Тут были висельники и налетчики, морские разбойники и колодники, на лбах иных выколоты их преступления. У одного, с вечно слезящимся глазом, все лицо синело такими наколками. Мужи без государя и чести. Мужи без правил и совести. Не говоря о трех женщинах-шендках, увешанных острыми клинками и мускулистых, как каменотесы. Эти развлекались, скаля заостренные напильником зубы на любого, кто бы на них ни взглянул.